Понимание накрыло меня, как раз когда Тор, а за ним и пес исчезли вдали. Я попятился и тяжело опустился на ближайший валун.

– Гарм, – произнес я вслух. – Страж Хельхейма и…

– …убийца твоего отца.

Женский голос раздался у меня над самым ухом. Я резко развернулся – и перед глазами у меня заплясал калейдоскоп цветных вспышек. А когда зрение прояснилось, я обнаружил, что уже не сижу посреди пустынной местности, а стою в огромном зале возле трона, сделанного из обугленных бревен. С потолка до самого пола из отполированного черного мрамора свисали серые портьеры. Вдоль одной из стен стояли гротескные бронзовые статуи людей, страдающих от боли, горя и ужаса. Вдоль противоположной стены тоже выстроились статуи, но те, наоборот, изображали радость, веселье и любовь. Я предпочел смотреть в ту сторону.

На троне появилась фигура в горностаевой мантии с капюшоном.

Снова раздался все тот же женский голос:

– Это не сон, эйнхерий, это видение. Ты перенесся сюда разумом, но не телом, и видишь недавние события, которые я решила тебе показать. – Она откинула на спину капюшон и улыбнулась.

– О, – сказал я. – Хель.

Во время войны между штатами я повидал немало ужасного. Я видел, как птицы-падальщики рвут разлагающиеся трупы солдат. Видел безногих, уставившихся в небо мертвыми глазами. Видел раздувшиеся тела, плавающие в неподвижной воде прудов.

Правая половина лица Хели была хуже всего этого, вместе взятого. Почерневшие зубы, бельмастый глаз, рябая кожа, обтягивающая череп, дыра вместо уха. Даже красота левой части лица – а она была ослепительна – не могла уравновесить ее зловещую половину.

Хель щелкнула костяными пальцами – и в дальнем конце зала открылись двойные двери. Два демона втащили в зал призрачную женщину и заставили ее опуститься на колени перед троном. Женщина подняла голову и свирепо посмотрела на Хель.

Я втянул воздух сквозь зубы.

Это была моя мать – моя матушка, которая пела мне колыбельные и пахла теплым кукурузным хлебом с маслом. Я не видел ее больше ста лет.

На глаза навернулись слезы, горло перехватило:

– Мама…

Но взгляд мамы был по-прежнему устремлен на Хель, и я вспомнил, что мое тело лежит на диване в отеле. Я увидел маму впервые после стольких лет – а она не могла ни видеть, ни слышать меня. От боли у меня едва не разорвалось сердце.

Хель заметила, как мне худо, и улыбнулась:

– Отлично. Ты все еще любишь ее.

– Кого? – резко спросила моя мать. – С кем ты разговариваешь?

Хель пропустила ее слова мимо ушей.

– Значит, ты не хочешь, чтобы она страдала, верно? – обратилась она ко мне.

Я с ненавистью посмотрел на нее:

– Конечно нет!

– Тогда приди ко мне, эйнхерий, – сказала Хель. – Во плоти. У меня есть работа, которая по плечу только сыну Тюра. О, и не говори никому… иначе ей будет плохо.

Она чуть наклонила голову. Демоны потянули цепи в разные стороны. Тело моей матери напряглось от боли, но она не опустила глаз и с ее губ не сорвалось ни звука.

Зато закричал я.

Я очнулся на диване, мокрый от пота. В горле у меня еще клокотал крик, перед глазами стоял образ мамы, мучающейся от боли.

– Держись, мам! Я скоро!

Схватив винтовку и штык, я пробежал по коридору и стал колотить в дверь Алекс с криком:

– Мне нужно на дерево!

Когда она открыла, я оттолкнул ее, вошел в номер и полез на Мировое Древо, пытаясь понять, которая из его ветвей приведет меня в Хельхейм.

ЧЕРТ!

Рататоск, гигантская злобная белка, была тут как тут. Затаилась и ждала. Она обрушила на меня поток оскорблений, которые разили не хуже настоящих ударов:

– Ты не помог ей, когда был жив. Ты и мертвым не спасешь ее. Твои друзья насмехаются над тобой, потому что ты вечно прячешься за свой дурацкий штык. Они считают тебя тупицей. Слабаком. Безмозглым идиотом.

Я продолжал пробираться вперед под градом обидных слов, но дух мой все глубже погружался в пучину отчаяния.

Внезапно поток оскорблений иссяк, и я вывалился сквозь просвет в листве в тронный зал Хели – только на этот раз все было на самом деле. Хель восседала на троне, но моей мамы и демонов нигде не было.

– Вижу, ты нашел ключик: отчаяние, навеянное Рататоском, помогает попасть в мой мир, – сказала богиня. – А теперь на колени передо мной, эйнхерий.

Поколебавшись, я все же подчинился богине бесславно умерших. Ради мамы.

Она внимательно оглядела меня:

– Ты ведь знаешь, что, когда начнется Рагнарок, мой адский пес Гарм загрызет твоего отца Тюра?

Я кивнул.

– Ты отпрыск Тюра, и в твоих жилах течет его кровь.

Я снова кивнул, гадая, к чему она клонит.

– Ну так вот. Гарм сбежал. И ты, сын Тюра, единственный, кто может найти его. Или, точнее, – она зловеще улыбнулась мне, – это он найдет тебя.

– Я не понимаю.

– Ах, это же так просто… Гарм, адский пес, почует кровь Тюра и прибежит.

– Но почему я? – рискнул уточнить я. – Почему бы тебе… ну, не знаю… не поманить Гарма, чтобы он вернулся в пещеру? Или не послать за ним своих демонов?

– Гарм… его бывает трудно найти, – уклончиво сказала она. – Ему уже случалось убегать, и тогда нам не удавалось вернуть его домой ни магией, ни с помощью демонов.

Мне хотелось предложить ей использовать свисток для подзыва адских гончих, но я подумал и сдержался.

– Позволь спросить: а почему бы тебе просто не оставить его на свободе?

Она помрачнела:

– Чтобы все стали говорить, будто я не в состоянии управиться с собственным псом? Нет. Есть лишь один выход. Ты должен заманить его обратно в пещеру.

Я нахмурился:

– Дай угадаю. Если я откажусь – ты будешь пытать мою мать. Если я проговорюсь кому-нибудь, что Гарм не пришел на твой зов, – ты будешь пытать мою мать.

– О да. И, Томас… Ти Джей. Если ты думаешь, что, убив Гарма, ты спасешь своего отца, то напрасно. От судьбы не уйдешь. А теперь ступай.

Двустворчатые двери распахнулись. Я вскинул винтовку на плечо и отправился искать потерявшегося пса в стране бесславно умерших.

Знаете, чего не было в видении, которое меня туда привело? Обреченных обитателей Хельхейма. Я шел по каменным пустошам, а их призрачные тени вихрились вокруг, норовя задеть, словно чувствовали, что я не принадлежу этому загробному миру. Большинство улетали прочь, убедившись, что я не обращаю на них внимания. Но один все не отставал и тыкал, тыкал в меня чем-то острым…

– Слушай, приятель, – сказал я, поворачиваясь к нему лицом, – не знаю, в чем твоя проблема, но…

Тут я осекся, разглядев, кто мне докучает. Бог Бальдр, сын Одина и Фригг. Они очень любили его и, как им казалось, защитили от всего на свете. Он был уязвим только перед одним: омелой. Локи обманом устроил так, что