– Это не только ваша ошибка, но и моя. Как начальник штаба, я должен разделить ответственность за…

– Ладно, – прервал его излияния Алекс, – что с потерями у противника?

– Примерно столько же, сколько у нас, плюс около тысячи башибузуков. Одних только пленных у нас сейчас восемь сотен, по большей части раненых. Равенство потерь при таком штурме – отличный результат. Вас можно с этим поздравить, господин полковник.

– Не подлизывайтесь, Мартош, нам просто повезло, причем несколько раз подряд. Взорвался пороховой погреб, комендант гарнизона был убит до начала штурма, сигнал о его начале был поднят с опозданием, соответственно, огонь мортиры открыли поздно, что позволило нам избежать еще больших потерь. Ну и башибузуки в атаке оказались не так хороши, как от них ожидали. Будь на их месте регулярная кавалерия, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

– План отражения штурма был хорошо задуман, – вставил свое слово угорец, – но исполнен кривыми руками.

– Чьи это руки, секрета не составляет – Озчелика-паши, а вот чья голова – неясно. Ладно, Мартош, как дело обстоит с трофеями?

– Винтовок почти три тысячи собрали, по большей части системы Трибоди-Тартини. Патронов к ним совсем мало, часть османийцы успели расстрелять в ходе штурма, а основной запас был сложен в каземате рядом с пороховым погребом.

– Идиоты, – не выдержав, фыркнул Алекс.

– Так его проще было охранять, – вступился за них угорец.

– Что с артиллерией?

– По большей части дульнозарядный хлам, годный для единственного картечного выстрела при штурме. Из новых образцов есть две полевые шестифунтовые пушки. Одна исправная, вторую тоже можно починить. Гранат к ним по десятку на ствол по уже известной вам причине.

– Тогда не стоит с ними возиться, – принял решение полковник. – Ступайте, организуйте отправку раненых в тыл. Пленных османийцев на рассвете гоните туда же, здесь они нам не нужны. А я поднимусь на гору, хочу увидеть укрепления лично. Заодно проверю, чтобы не спали. С османийцев станется пойти на ночной контрштурм.

– Ночью они воевать не любят, – возразил Мартош.

– Я до Коварны тоже так думал.

Ночь выдалась звездная, с легким морозцем. Снег громко хрустел под подошвами сапог, с неба светила яркая, почти полная луна. Лежащие на снегу трупы были хорошо видны, и обходить их не составляло труда. Раненых уже собрали, а их оставили лежать до завтрашнего утра. Завтра их всех соберут и похоронят, и своих, и чужих. Поначалу они попадались редко, потом, на склоне горы, чаще. Возле нижнего яруса укреплений местами лежали так густо, что приходилось через них перешагивать.

Крепостные укрепления встретили полковника еще большим холодом и громким гомоном подвыпивших солдат. И в без того не слишком просторные, а затем еще и частично разрушенные артиллерией казематы набилось вдвое больше народа, чем обитало там еще вчера. Благо мороз прибил всегда сопутствовавшую таким делам вонь сгоревшего пороха, крови и человеческих испражнений. Генерал Гарич отыскался на третьем, самом верхнем ярусе Тактамыдага. Выглядел генерал трезвым, но при докладе дыхнул свежим водочным выхлопом.

– Вы бы аккуратнее со спиртным, господин генерал-майор, не ровен час, османийцы ночью в контратаку пойдут.

– Не извольте беспокоиться, господин полковник, – заверил Алекса себриец, – солдатам без этого сейчас нельзя, завтра утром на Ападагпара пойдут свеженькими!

Надо, конечно, надо. Живые празднуют то, что остались живыми. И целыми. Или почти целыми, по крайней мере руки, ноги и голова на месте. А потому им надо выпить. Алексу тоже хотелось выпить, очень хотелось. Шутка ли, почти две тысячи только убитых за один день. И полторы сотни из них свои же пехотинцы, убитые по его прямому приказу. Но нельзя, надо думать, что делать дальше.

– Завтрашний штурм я отменяю. Победа такой ценой нам не нужна.