После Дэйт расспросил начальника караула (носившего синий плащ), что происходит в мире, а главное, на войне.

— Враги в осенней кампании выдохлись, ваша милость, слава Вэйрэну, — ответил тот, не скрывая радости. — Кузен его милости со своими людьми и войсками фихшейзцев не прошел Драбатские Врата. Башни сыграли хорошую службу, стрелки отбили шесть штурмов. Пока напавшие на нас стоят в долинах, ждут высадившуюся на берегу пехоту из Ириасты, чтобы начать новый штурм. Сейчас там плохо с погодой, сильные метели. Все понимают, что еще неделя-две, и до весны не будет никаких битв. Ублюдкам придется спуститься к морю, если только они не хотят замерзнуть.

— Хорошо. Что на западе?

— С десяток побед, два поражения, потеряли три полка. Но нам удалось захватить северную часть Фихшейза, его предгорья и шесть опорных замков из семи. Несколько городов открыли ворота и подняли знамена Вэйрэна. Шауттов видели в соседних герцогствах, и люди охвачены паникой. Говорят, часть армии Ириасты отказывается сражаться после того, как пришли демоны. Они верят, что это наказание за то, что считали нас отступниками. Но теперь-то совершенно ясно, на чьей стороне правда, милорд.

Дэйт, у которого от упоминания Вэйрэна с утра к месту и ни к месту начала уже болеть голова, слушал военные сводки, понимая, что ситуация не такая уж и радужная, как ее представляют дураки. Герцог не остановился, вытеснив противника на его территорию, и, кажется, не собирается останавливаться. Дэйт подозревал, что у владетеля есть желание дойти до Вестера и Велата, а это чревато большими людскими потерями, долгой войной и…

От мыслей его отвлек слуга с сообщением, что первый советник Тэлмо желает видеть милорда в любое удобное время.

Лав-полукровка, все такой же пузатый, с блестящей лысиной и седыми усами, ждал его в холодном зале, украшенном потускневшими от времени портретами, серыми гобеленами с изображениями эйвов, хотя Дэйт бы не поручился, что это именно эйвы, а не олени, которые слишком сильно отъелись.

Как всегда, на груди Тэлмо висела толстая цепь из серебра со знаком крылатого льва, символ первого советника герцога. Но Дэйт заметил, что к темному камзолу острой иголкой прикреплен уже ставший распространенным знак водоворота.

Улыбаясь, советник обнял да Лэнга:

— Проклятье, мой мальчик! Как?! Я решил, что ты призрак или шаутт! Да Мере писал, что ты с людьми ушел в подземелье! Ну, рассказывай! Я жажду услышать!

Старик, к глубокому сожалению Дэйта, сильно сдал за то время, что они не виделись. Друг, служивший еще отцу да Монтага, разменял уже седьмой десяток, и было видно, как тяжело ему ходить из-за вечно донимающих болей в суставах. С облегчением он сел в глубокое кресло, посмотрев на гостя бледно-зелеными глазами, дождался, пока слуги нальют вино.

— Рассказывай, — повторил лав.

И Дэйт рассказал ему все без утайки, во всяком случае до того момента, как очнулся в компании Мильвио. Здесь ему пришлось откровенно врать о блуждании по лабиринту пещер и том, что Шестеро указали ему путь на поверхность.

— Поосторожнее с упоминанием Шестерых, — проскрипел Тэлмо, стукнув ногтем по золотому знаку на камзоле. — Прежние боги теперь здесь не в чести.

— Прежние ли? Одно не исключает другого.

— Все время забываю, что в политике ты как медведь возле пчелиного улья. За такие слова, если его светлость будет в дурном настроении, тебя отправят куда-нибудь на задворки герцогства и там и оставят.

— Все так плохо?

Первый советник покряхтел, ерзая в кресле.

— Я очень стар, мой друг. И уже не в силах бороться с новыми правилами и настроением нашего владетеля. Был серьезный разговор, где его милость в очень доступной форме объяснил, что негоже мне держаться старых традиций. Я подаю дурной пример сомневающимся, а те, кто сопротивляются, вообще могут вознести меня… не туда, куда хотел бы герцог. Так что он попросил меня надеть этот красивый значок и посещать службы в храме Вэйрэна, как он теперь называется. Зажигать огонь вместе со всеми. Хотя бы для виду… Ну, ты понимаешь… Все сильно изменилось меньше чем за год. Слишком многие пошли за синим пламенем, и теперь в окружении герцога новые порядки. Она у нас важнее всех, и герцогиня слушает каждое ее слово. И передает их своему мужу, а он, чтобы защитить сына, сделает все, чтобы его единственный наследник выжил. Шестеро? К шауттам их, раз не могут спасти семью. К тому же что будет, когда узнают, что мальчишка тоже асторэ? Владетелю важно, чтобы вокруг сына было как можно больше тех, кто не боится таких, как он. Кто видит, что Рукавичка не зло, а сила, что дал ей Вэйрэн, противостоит шауттам.

— Поэтому он позволяет твориться такому?

Тэлмо устало прикрыл глаза:

— Я обречен умереть, видя, как мир меняется, Дэйт. Да Монтагов назвали отступниками в Ириасте, Фихшейзе, Даворе, Савьяте, Дарии, Варене, Соланке. Два герцогства ведут с нами войну. Тараш колеблется, но близок к вступлению в бой. В Дарии преследуют сторонников Рукавички, но меньше тех не становится. Герцог Треттини молчит и выжидает. Восток не дает о себе знать. Алагория и Савьят никак не комментируют, словно не знают о происходящем. Ариния, Дагевар, Кариф… обеспокоены, но и только. Летосу, Муту и Черной земле нет дела до того, что происходит на материке, но, уверен, они тоже следят за происходящим. Кулия, Накун — их мнение давно никого не интересует, они никогда не лезли в дела южнее Гранита и Пьины. Лоскутное королевство и Нейкскую марку заботит только Рубеж и те, кто туда приходят, но, по сообщениям их послов, это первые кандидаты на то, чтобы поддержать Вэйрэна — люди там не понаслышке знают, что бывает, когда из Пустыни приходят мэлги и шаутты.

— У правителей будет простой выбор. — Дэйт сцепил пальцы. — Они либо начнут давить эту веру в зародыше, если она им станет мешать. Либо появится масса тех, кто переметнется, и с ними придется считаться.

— Ты мыслишь примитивно. Не как политик. Видишь лишь то, что на поверхности. Кто-то свято верит в Шестерых, победивших асторэ. И такие лучше сожгут всех, кто является отступником, чем пойдут на компромисс. Кому-то выгодна