Шерон не знала, как это получилось, но ее спутница открыла дверь на ту сторону. Нельзя было увидеть это обычным зрением, реальность оставалась той же, и указывающая никогда не сталкивалась ни с чем подобным, но точно знала, что теперь рядом с ними та сторона.

Мир, который высасывал из нее силу вместо того, чтобы давать. А затем «дверь» захлопнулась, и все стало как прежде. Последние сулла, теряя хлопья со своих балахонов, таяли, превращались от магии Шерон в облака белых искр, оставляя после себя лишь ониксовые черепа.

Она победила их всех. Уничтожила. Не позволила взять то, что их интересовало, и, обессиленная, села на грязный пол, разглядывая разгромленный зал со взорванными изнутри саркофагами и осколками косточек — тем, что осталось от мертвых, отдавших ей все, что у них имелось.

Ярел крался во мраке на ощупь, морщась, когда под сапогами трескались старые кости. Проклятые мертвецы. Они были везде. Он безнадежно заблудился в башне, однажды едва не свалившись в провал, дышавший смрадом.

Шел на шум и грохот, а когда тот стих, кажется повернул не в тот коридор и заплутал бы, если не увидел вспышку белого света далеко-далеко впереди. Теперь, зная правильное направление, сжимая меч, он медленно продвигался вперед, стараясь не шуметь, а затем услышал женские голоса.

Прислушался, пытаясь разобраться, о чем говорят… Капитан гвардии научился проявлять осторожность. Он увидел Шерон из Нимада и ту, другую, что она называла своей сестрой и что была так необдуманно оставлена Бати в городе вместо того, чтобы быть в заложницах во дворце.

Он мог уйти, даже сейчас. Но не мог оставить их в покое. Пророчество, изводившее столько лет, что эта женщина станет причиной его смерти — толкало вперед. Чтобы избавить себя от опасности раз и навсегда. И она не причинила ему зла. Солдат, точно безумный пес, не был способен… да и не хотел остановиться.

Наконец он сделал аккуратный шаг в их сторону. Подошва наткнулась на неровность, и Ярел с раздражением глянул вниз, на пол, где в тусклом белом свете, освещавшем жуткий зал, с удивлением рассмотрел лежавшие у ног игральные кости.

Кубики предупредили о карифце. Ее мозг, несмотря на усталость, работал четко и ясно. Шерон мысленно перелистывала книгу Дакрас и сделала первое, что оказалось подходящим — создала меч взамен подаренного Мильвио и отнятого у нее в Эльвате.

Он оказался таким же, как прежний. Та же форма, размер и вес, но не из стали, а из мелких белых косточек, которые теперь тонким слоем покрывали весь пол. И когда Ярел бросился на нее, она была готова.

Шерон встала между ним и Бланкой, парируя выпад.

«Цапля охотится на рыбу в камышах».

— Ты умрешь, собака!

Девушка не ответила, сместилась, спасая предплечье, как учили, шагнула вперед и вправо, чтобы не дать Ярелу ударить себя в шею.

«Цапля стоит на одной ноге», «Цапля вытягивает шею», «Цапля следит за облаками». Она отражала атаки, думая о том, что все повторяется, словно в том тренировочном бою с Шамси.

Мечи столкнулись, и «цапля взмахнула крыльями», а через удар сердца «погналась за стрекозой, огибая холм».

Теперь оставался лишь финальный укол, но Шерон из Нимада была хорошей ученицей и никогда не повторяла своих ошибок. Видела, что противостоять Ярелу в поединке не сможет, он слишком силен и опытен для нее, поэтому попытка укола, так же как и в сражении с учителем, закончится поражением.

И в этот раз смертью.

Ей не следовало фехтовать, она умела куда больше и обладала редким даром.

Шерон из Нимада, которую когда-то знали как указывающую, была некромантом и могла повелевать мертвыми.

И они пришли. Неровные, угловатые фигуры в бинтах, в золотых украшениях, с телами, что были ее телом, с зубами, что были ее зубами. А потом все стало так, как она приказала…

— Это не конец, — сказала Бланка через несколько долгих минут молчания, после того как Ярел, а точнее, его тело встало с обнаженным мечом возле входа, защищая их от любого зла. Она где-то потеряла повязку и теперь смотрела на Шерон двумя провалами, уродовавшими ее прекрасное лицо. — На улицах остались сулла. И… еще кто-то.

— Еще кто-то? — устало спросила Шерон. Как и после того боя в Эльвате, она очень хотела спать. Слишком много сил оказалось потрачено.

— Другой. Не похожий на них. И сильный.

Лавиани вертелась точно треттинская юла. Она была везде, но существо, даже раненное ее талантом, не отступало. Оно едва не убило сойку и теперь, загнав в угол, пыталось схватить, а его лицо, так похожее на лицо ее сына, напоминало зловещую посмертную маску.

Каждый раз черная лапа запаздывала лишь на мгновение, но сойка понимала, что долго так продолжаться не может. Нож не причинял этой гадине никакого вреда, снова выбивая из тела лишь несколько насекомых.

А затем ее просто взорвало от злости, от нахлынувшей ненависти, от которой она взвыла, перекрывая даже ветер, что ревел на улице. Сулла исказился, стал сжиматься и осыпался на пол тысячами пестрых крылышек, оставшихся от саранчи.

Человек в черном остановился в десятке шагов от сойки, словно сомневаясь, что может подходить ближе.

Лавиани трясло, гнев застилал глаза, но она справилась с эмоциями, подошла, обняла своего спасителя, лица которого не было видно из-за плотно намотанной ткани.

— Мальчик, я думала, ты не вернешься!

Ирифи ревел над даиратом, засыпая песком улицы и тела. Ветер безумствовал, срывал костяные трещотки, бросал их на землю, ломая все, что мог сломать. Дул в черепа, выл в дверях и разбитых окнах, гремел полуразрушенными кровлями и хлопал дверьми.

Шерон, Бланка, Лавиани и Тэо сидели в башне мертвых, слушая, как буря, каких в Карифе не знали со времен Катаклизма, усиливается. Как ветер, знавший слишком многое, радуется, несется на запад, волоча за собой пыль, песок, мертвых, магию, собираясь сказать всем, кто способен и захочет его услышать, что эпоха,