Мария подошла ближе и… призвала мой огонь.

Синее пламя шаром пронеслось к ее ладоням и зависло над кончиками пальцев. Она начала вращать шар, все быстрее и быстрее, пока он не стал идеально правильным.

Это было колдовство.

Пораженная, я застыла, огонь у меня на коже погас, и только несколько угольков остались шипеть на полу.

Мария завертела шар в другую сторону, он становился все меньше и меньше, а затем полностью исчез в белых клубах дыма.

– Если ты собираешься устроить еще что-то подобное, то я немного не в форме, извини, – сказала она, с вызовом изогнув бровь.

Как?

Мария кивнула на скамеечку у моего туалетного столика:

– Возможно, тебе лучше сесть. Ты выглядишь немного расстроенной.

Я послушалась.

– Где ты научилась этому трюку? – прошептала я. Потому что это был трюк. Это должен быть трюк.

В ответ Мария взяла с моего прикроватного столика вазу с цветами и вылила часть воды на пол. Помахав руками, подняла лужу в воздух – я увидела гибкий переливающийся диск. Еще несколько взмахов, и вода превратилась в ледяной шар. Затем быстрыми уверенными движениями она сделала из льда несколько фигурок: цифру восемь, звезду с семью лучами, идеальный прямоугольник… Лед мгновенно трансформировался, по мере того как она делала взмахи и сгибала пальцы. Закончив, Мария снова расплавила лед до состояния воды и аккуратно перелила воду в вазу. Ее техника была идеальной, лучше, чем мог бы добиться любой из чародеев. И все это – без посоха.

– Я думала, ты ведьма.

– Моя мама была ведьмой. – Мария поставила вазу обратно на столик, поправила цветы. – Но отец был чародеем.

Конечно. Не было никакого другого объяснения.

– Тебе известно его имя?

– Тебе оно хорошо известно. – Ее маленькое личико скривилось от гнева. – Это был твой собственный учитель, Агриппа.

В доме Агриппы Мария смотрела на его портрет с особым выражением. Ее теплые карие глаза были неспроста мне знакомы: это были глаза Агриппы. Я была самой настоящей тупицей, что не поняла этого сразу. Мой рот открылся от изумления.

– Он встретил мою мать, когда путешествовал по Шотландии, выполняя какую-то работу для Ордена – изучал шабаши ведьм, обитающих в горах, или что-то вроде того. Он оставил ее, не зная о том, что она ждет ребенка. Хотя вряд ли он женился бы на маме, – она рассмеялась. – Кто бы захотел взять в жены ведьму?

– Он бы захотел узнать о тебе. – Моим первым импульсом было защитить Агриппу, даже теперь.

Мария усмехнулась:

– Ага. Скорее всего, он приказал бы, чтобы меня сожгли у столба, как и мою мать.

Я онемела.

– Конечно же, ты знаешь, что это он подписал закон о сожжениях?

Слова в защиту учителя или какие-то объяснения испарились. Этому не было прощения.

– Я это знаю только потому, что видела его имя на приказе, – продолжила Мария. – Палачи показали его, когда пришли к нам. – Она глубоко вздохнула и подергала себя за волосы. – Они заявились на рассвете, в черных плащах и черных ботинках, снесли двери и выволокли всех нас по очереди на улицу. До сегодняшнего дня я припоминаю только крошечные фрагменты того утра. Как летят белые перья цыплят. Отблески утреннего света на серебряной пряжке ремня. Как наша дверь разлетелась в щепки с одного пинка высокого мужчины – самого высокого из всех, кого я видела. Их посохи – все в одной позиции… – Мария помедлила. – Некоторые ведьмы сопротивлялись, но единственное волшебство, которое могло бы их остановить, было смертоносным, и ни одна настоящая ведьма не стала бы его использовать. Чародеи связали нас и посадили на телеги, и всё с благословения твоего Ордена. Затем они повезли нас на холм, где сложили костры для сожжений.

На этом месте у нее совсем пропал голос. Она тяжело осела в изножье моей кровати, упавшие волосы закрыли ей лицо.

Я представила, как Агриппа сидит за своим столом в библиотеке и подписывает приказ привязать группу женщин к столбам и сжечь. Я представила, как он улыбается, ласково и по-доброму, пока женщины пронзительно кричат на костре.

Тихим голосом Мария заговорила вновь:

– Они забрали из повозки шестерых. Я держалась за мамину юбку, но нас оторвали друг от друга. Даже сейчас я чувствую, как ткань выскальзывает у меня из рук. – Ее плечи затряслись, но она продолжала говорить, и ее голос с каждым словом становился все выше. – Затем, когда солнце достигло вершины холма, они привязали всех шестерых к погребальным кострам. Они не позволили мне отвести взгляд. Держали мне голову, чтобы я смогла увидеть, как вершится «справедливость», так они это называют.

На какой-то ужасный миг стало абсолютно тихо, слышалось только ее затрудненное дыхание. Я подошла к кровати, не зная, что сказать или сделать. Наконец, вытерев слезы, Мария проговорила:

– Если бы ты была на моем месте, ты бы питала к своему отцу теплые чувства?

– Нет, – прошептала я.

– Так как я была ребенком, они пощадили меня и послали в работный дом в Эдинбурге. Было бы куда милосерднее убить меня. Вот и все, что дал мне мой отец.

Я медленно и осторожно придвинулась к ней, не зная, подпустит ли она меня ближе.

– Мне так жаль…

– Ты знаешь, почему я тебе это рассказала? – Она отбросила свою рыжую гриву и вздернула подбородок, ее глаза, хотя и покрасневшие, были сухими. – Потому что я думаю, я могу тебе доверять. И я ненавижу хранить секреты. А ты? Ты благоговейно хранишь свои.

Меня это укололо, и я сказала:

– Это неправда.

– Ты попыталась спрятать окровавленные вещи. И проделала все довольно неумело. Когда ты встаешь утром, ты одеваешься в ложь и держишь ее поближе к себе. Однажды ты проснешься, и тогда даже ты не сможешь понять, где правда. – Она подтянула колени ближе к телу. – Так что… рассказывай. Расскажи мне.

Я униженно уставилась на свои сложенные руки:

– Рук напал на кого-то. Он… Он сказал мне,