– Я думал, что никогда больше тебя не увижу, – просто сказал он. – А когда понял, как было бы хорошо, если бы ты была на моей стороне, подумал, что вся правда представляется неудобной. – Он знаком велел мне молчать. – Я бы в конце концов тебе сказал.

– После того как я бы убила своего собственного… – Я не смогла сказать отца. Нет, нет, это не может быть правдой. Микельмас ошибся. Он обманулся много лет назад, когда открыл портал и на землю упал Ре́лем.

Но на астральной плоскости Ре́лем занялся голубым пламенем.

– А теперь, когда ты знаешь, тебе сильно полегчало? – пробормотал он. Взмахом руки он переместил себя в другой конец комнаты, подальше от моего огня. – Это все серьезнее, чем отдельно взятые люди. Колдуны могут получить мир назад в свои владения. Забыв об этой ничтожной войне против Древних, мы можем закончить войну против нашего народа! И ты хочешь пустить все это на ветер?

Я потушила огонь. Моя кожа снова стала прохладной, от кончиков пальцев поднимались лишь завитки дыма. Я подошла к нему и отвесила ему пощечину. Отпечаток моей руки загорелся на его щеке.

Он обмяк от удивления, затем оскалился и ткнул пальцем мне в лицо.

– Если ты еще когда-то такое сделаешь, я превращу тебя в стул.

– Вперед. Я – последняя Хоуэл, которую ты сможешь уничтожить. – Как я вообще могла когда-то ему доверять?

– Начнем с того, что это благодаря моему предупреждению твоя тетя отвезла тебя в Йоркшир. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Ты могла бы выказать хоть какую-то благодарность.

Благодарность.

– Из-за тебя мой отец стал монстром. Из-за тебя моя мать умерла от печали. Из-за тебя Англия может пасть! – завопила я. – Ты врал мне с первой нашей встречи. Я тебя ненавижу!

Я вытащила эти слова из самых темных глубин своей души, а затем выбросила вперед руки и высвободила огненный поток. Микельмас испарился, а я сожгла обои, обрывки красного шелка повисли хлопьями. Меня трясло; я взяла стоящую поблизости воду – чай в чайнике Микельмаса – и затушила пламя. Я не хотела спалить дом Агриппы. Неприятный запах залитого водой огня еще долго висел в воздухе.

Микельмас появился снова.

– Ну, только меня тебе и осталось ненавидеть, моя лапушка. – Он стал загибать пальцы. – Ре́лем заживо содрал кожу с Чарльза Блэквуда. Мэри Уиллоубай была сожжена, привязанная к столбу. Твоя тетя отбыла невесть куда после того, как бросила тебя в этой школе. Если ты хочешь кого-то винить, то посмотри на своего драгоценного отца. Он предпочел своей семье колдунов. – Он усмехнулся. – А у тебя даже нет его благородных отговорок. Скажи мне, ты придешь в Орден и расскажешь своему дорогому Императору о том, что сегодня узнала?

Я ненавидела его больше всего на свете. За то, что он был прав.

– Если я еще раз тебя увижу, я тебя убью, – прошипела я.

– Тогда мы больше не встретимся.

В его голосе не было сожалений. Взмахнув рукой, он набросил на меня плащ, и мгновением позже я оказалась в комнате одна.

Холодно. Я замерзала. Я постаралась перестать трястись. Я снова села на кровать, схватила со стола саше с травами и смяла его в руке, высвобождая горький травяной аромат. Зачем я пошла на астральную плоскость? Зачем?

Мой отец Ре́лем.

Нет, я даже в мыслях не могла произнести эти слова. Я всхлипнула и вцепилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не шуметь.

Я не могла больше оставаться в этой комнате; мне кое-что было нужно. Кто-то.

Мне нужен был Рук.

Я выбежала за дверь, в коридор, а затем – в крыло со спальнями мужчин. Врываться в его комнату посреди ночи было неприемлемо, но он был мне нужен. Мне нужно было, чтобы он меня обнял, нужно было слушать, как бьется его сердце. Мне нужно было, чтобы он сказал мне: я в безопасности.

Повернув дверную ручку как можно тише, я скользнула в его комнату.

– Рук? – прошептала я. Он спал, разметавшись по кровати. Я закрыла за собой дверь и зажгла свечу. При свете я заметила, что он не раздевался. На нем не было сюртука, рубашка была наполовину расстегнута и открывала грудь с распухшими шрамами. Он лежал поверх одеяла и тихо застонал, когда я подошла ближе. На лбу выступил пот, пропитавший его волосы. Сев рядом с ним на кровать, я протянула руку и коснулась его лица… И отдернула – рука была в крови.

Кровь была размазана у него по щеке и покрывала руку до локтя. Он снова застонал, веки дрогнули, и глаза открылись. Он посмотрел на меня, гримасы боли я не заметила. Я стала осматривать его тело: мне надо было убедиться, что он цел.

Нет, кровь принадлежала не ему…

– Что случилось? – прошептала я, гладя его влажный лоб. Он был горячий, как печка.

– Я так устал… – Рук снова закрыл глаза.

Я зажгла еще свечей, налила в умывальный таз холодной воды и, снова сев рядом с Руком, принялась смывать кровь с его лица.

Рук сел, в его остекленевшем взгляде светилась лихорадка.

– Генриетта… – Он поцеловал меня в шею. Я замерла, когда его губы прошлись по моей коже. Рук потянул меня, чтобы я улеглась рядом с ним, но я не поддалась ему: тут везде была кровь, и от вида этой крови у меня поползли мурашки. Мария говорила, что Рука нельзя тревожить. А Рук… Он был не похож на себя. В ту ночь в саду он был таким робким и нежным. А сейчас – агрессивным, его руки и губы жадно исследовали мое тело.

– Подожди, – сказал он, останавливаясь. – Мы ведь еще не женаты, так ведь?

В его голосе слышалось разочарование. Я положила ладонь ему на сердце. Шрамы пульсировали. Мысль о его вопросе заставила меня покраснеть. Нет, мы не женаты.

– Еще нет, – сказала я. – Ты должен встать… И умыться. Что-то случилось?

Он послушался меня, поднялся,