была уверена, что тебя заберут и пошлют куда-нибудь еще. А когда мы нашли тебя у

Деклана, и обнаружили, что вы играете в Лего... – Ее голос обрывается. Одна рука

прижата к груди, а глаза закрыты.

– Что? – спрашиваю я мягко.

Ее голос звучит так тихо.

– Я никогда не забуду выражения твоего лица. То, как ты отбросил Лего и

попятился от них. Я никогда не видела такого выражения лица ни у одного ребенка, и, надеюсь, никогда больше не увижу.

Я помню те моменты. Тот первый день, когда мой мир перевернулся, когда ожоги от

газовой конфорки все еще были горячими и розовыми под бинтами. Я отбросил те

детальки Лего, потому что боялся, что со мной сделают что-то похуже того, что делал мой

отец, например отрубят мне руки. Я ничего не знал об играх, но слишком много о

последствиях.

Меня не наказали. Меня даже не заставили тут же покинуть комнату Деклана.

Кристин просто села рядом с нами и тоже начала строить.

Я думаю о Мэтью и его истории о Ниле, о его приемном отце. Смотрю на маму. У

нее такие добрые глаза. Она всем желает только лучшего.

– Возможно, увидишь.

– Знаю. – Она сжимает мою руку. – Возможно, еще увижу. И я сделаю все

возможное, чтобы помочь им справиться с этим.

– Ты все еще не ответила на мой вопрос.

– Рев, я не уверена, что могу. Почему не ты? В тот момент, когда зазвонил телефон, я знала, что ты должен быть здесь. Я все еще помню первый раз, когда ты засмеялся. – Она

снова прижимает руку к груди, но затем прижимает ладонь к моей щеке. – Ох, это заняло

так много времени. И ты вырос таким щедрым, добрым молодым человеком...

Я убираю ее руку, но не грубо.

– Ладно, ладно.

– Ох, Рев, но это так. Я помню, когда тебе было десять, ты спросил, почему мы не

можем помочь другим детям тоже, если у нас есть другая комната. Я не могла в это

поверить. Из всех детей, ты заслужил мир и покой больше всех, но ты спрашивал, почему

мы не можем сделать больше. Так что мы взяли маленькую милую Роуз. Ты помнишь ее, верно?

– Да.

Роуз была первым приемным ребенком после меня. Ей было два года. Сейчас, должно быть, десять. Маме лучше знать. Она, вероятно, ведется с ней. Она делает все

возможное, чтобы оставаться на связи со всеми детьми, которые когда – Либо у нас жили.

– Конечно, помнишь. Ее бедная мать так старалась снова стать «чистой». Помню, как Джефф так беспокоился о том, что мне будет так сложно снова отдавать Роуз, и так оно

и было. Это всегда сложно. Но мне нравится помогать другим матерям. – Кристин делает

паузу. – После того, как Роуз вернулась домой, ты спросил меня...

– Я спросил, когда мне тоже придется вернуться домой. – У меня хриплый голос. Я

это помню.

– Да. – Она берет еще один платочек и промакивает глаза. – Твой голос... я никогда

не забуду твой голос. Бедный ребенок. Я сказала Джеффу в тот вечер, что хочу тебя

усыновить... а он уже успел поговорить с нашим адвокатом. Это длилось вечность. Я так

беспокоилась, что этот человек найдет какую– То лазейку, какой-нибудь способ забрать

тебя у нас. – Еще один платочек. – Я никогда не чувствовала такого облегчения, чем в тот

момент, когда судья озвучил приговор.

– Я тоже, – говорю я честно. Тот день такой ясный в моих воспоминаниях. Новый

костюм, который я надел для суда. Как адвокат похлопал меня по плечу. Осознание того, что мой отец не мог сделать ничего – ничего – чтобы разлучить меня с новой семьей.

Ничего, кроме как послать сообщение после моего восемнадцатого дня рождения.

Я хмурюсь.

– Папа что-нибудь выяснил о нем?

Кристин медлит. Это на нее не похоже.

– Скажи мне, – говорю я.

– Он живет в Эйджвотер, – говорит она. – Это все, что наш адвокат смог пока

узнать.

Эйджвотер. Юго-запад Аннаполиса. Совсем недалеко. Мы ездили дальше, чтобы

встретиться с отцом Деклана.

И все же... Я знал, что он должен быть близко. Я видел марку на его первом письме.

Я жду, что эта новость поразит меня, словно пуля, так же, как и куча других вещей

совсем недавно поразила меня. Но нет. Это просто факт. Он живет в Эйджвотер.

Нет, это больше, чем просто факт. Это перчатка, брошенная к моим ногам.

Я думаю о Деклане, охваченном ужасом, сидящем в тюремном зале ожидания. Если

он смог это сделать, то и я смогу.

– Я хочу с ним увидеться, – говорю я.

Кристин всхлипывает и мнет платок в кулаке.

– Я боялась, что ты это скажешь.

Я пытаюсь понять ее выражение лица, эмоции в ее голосе.

– Ты не хочешь, чтобы я это делал.

– Нет, Рев. Нет. Не хочу. – Новые слезы выступают на ее лице и она достает еще

стопку платочков.

– Ты боишься... ты думаешь... – Я не знаю, как закончить предложение.

– Я боюсь, что он может причинить тебе вред. Я боюсь, что он заставит тебя

сомневаться в себе. Когда Джефф рассказал мне о том, что происходит, я почувствовала

себя такой глупой, что не осознала этого раньше. Я видела сообщения, которые он

посылал тебе раньше, о том, чтобы наказать непослушного ребенка до смерти. Какой же

жестокий, пропитанный ненавистью...

Пол скрипит в глубине коридора, и она прерывается. Я думаю, что сейчас из

спальни выйдет Джефф и прервет ее тираду, но никто не появляется.

– Нет, – говорит она еще тише. – Я не хочу, чтобы ты с ним виделся.

Я сижу и думаю о каждом моменте за последнюю неделю, каждом сообщении от

своего отца, каждом слове, сказанном мной Эмме, Деклану, Мэтью. Я думаю о своем

разговоре с папой и о том, что все происходит по определенной причине, но есть причины, стоящие за причинами, и события, над которыми мы не властны, вызывая рябь, которую

мы можем так и не увидеть.

Когда я снова заговариваю, мой голос звучит очень тихо.

– После того, как Деклан увиделся со своим отцом, он сказал: «Он всего лишь

человек». Мой отец тоже. Думаю, я никогда этого не осознавал. Он всегда был главой

своего прихода. Он всегда был больше, чем сама жизнь. Но... это не так. И, думаю, мне

нужно самому в этом убедиться.

Кристин долгий момент молчит, а когда заговаривает, это не то слово, которое я

ожидал услышать.

– Хорошо, – шепчет она.

Затем она целует меня в лоб, идет по коридору и исчезает в своей комнате.

* * *

Мэтью не спит.

Молчаливая темнота льется из его комнаты, но в воздухе висит нервное

напряжение, давая мне знать, что он все еще не спит.

Его дверь почти прикрыта, но не защелкнута на замок, так