— Ваше поведение недостойно высокородной дамы. Отодвиньтесь от меня.
— А мое происхождение не отличается большим благородством, — девица нахально ухмыльнулась и нехотя пересела на место напротив.
Она явно лукавила. Внешность выдавала ее принадлежность к знатному семейству: тонкая кость, изящные пальцы, удлиненная аристократичная форма лица, даже нос с едва заметной горбинкой на бледном осунувшемся лице не портил общий вид. Но вот поведение, недостойное и портовой девки, приводило в замешательство.
— Вам известно, что такое целибат? И что нарушивший его церковник будет отлучен от Церкви?
Девица презрительно фыркнула.
— С каких это пор так называемый целибат мешает церковным служкам развлекаться? Вам говорили, что вы неприлично красивы? О, да вы краснеете! Как мило…
— Я в последний раз прошу вас оставить свои неуместные заигрывания. Или мне придется выйти.
— Посреди дороги? — девица озабоченно выглянула в окно. — Мы уже выехали за городские стены.
— Куда мы вообще едем?
— В поместье семейства Картуа. Вы же должны принять у них официальное заявление.
Девица откинулась на сиденье и уставилась на меня. Я похолодел. Теперь я отчетливо видел плескающееся в ее глазах безумие. В Академии меня часто выручала способность с первого взгляда определить безумца, я мог безошибочно определить степень и характер сумасшествия, а также отличить запущенную форму помрачнения сознания — колдовство. В серо-голубых глазах девицы плескался целый океан безумия, который грозил обернуться ужасным штормом. Мысли лихорадочно заметались. Как же я мог не заметить ее странного поведения раньше? Почему не присмотрелся внимательно? Она застала меня врасплох. И куда она меня везет? Без сомнения, все ее россказни — выдумка воспаленного разума, никакой куклы и пропавшей девочки нет и в помине. Я, наверное, смогу с ней справиться, но если у нее случится приступ, то мои шансы невелики. Рука невольно легла на эфес клинка, который приятно успокаивал и даровал надежду. И все-таки, безумцы могут демонстрировать необычайную силу, жестокость и упрямство. Убедить ее вернуться по-хорошему будет сложно… Экипаж остановился.
— Госпожа Хризштайн, — мой голос слегка охрип от волнения. — Давайте вернемся в город. Я вспомнил про неотложное дело, у меня назначена аудиенция с…
— Я не думаю, что это займет много времени, господин Тиффано.
Я в отчаянии огляделся вокруг. Поместье на небольшом, отвоеванном у горы плато выглядело богатым и ухоженным, по крайней мере, оно точно не заброшенное. Возможно ли, что она привезла меня к своим сообщникам? Хотя нет, скорей всего, поместье просто пустует и невольно стало центром притяжения ее больных фантазий. Возможно, принадлежит ее друзьям или родственникам…
Но ворота поместья распахнулись, и, к моему удивлению, нам на встречу вышла респектабельного вида пожилая служанка, которая явно узнала мою спутницу.
— Госпожа Хризштайн, как вы вовремя! Хозяин о вас как раз спрашивал.
— Проводите нас, — девица решительно взяла меня под руку и потащила внутрь.
Я ожидал чего угодно, но, едва войдя в гостиную и взглянув на хозяина поместья, понял, что все мои выводы летят в бездну. Затравленный взгляд отчаявшегося и растерянного человека сразу выдавал его горе. Он бросился к моей спутнице:
— Умоляю вас, скажите, у вас есть новости о Катрин?
— Успокойтесь, господин Картуа. По делу вашей дочери откроют дознание, но для этого нужно официальное заявление. Господин Тиффано, назначенный в наш город инквизитор, великодушно согласился приехать сюда и принять у вас заявление, — девица рассыпалась в светских любезностях.
Помчик подтвердил слово в слово историю исчезновения девочки, рассказал о кукле, подаренной ей в роковой день, краснея и бледнея, поведал о выходке с кинжалом и последующим колдовским излечением своей жены. Он до сих пор не пришел в себя. Осознать, что в твоем доме творилось гнусное колдовство, увидеть его собственными глазами, и самое страшное, понять, что твой ребенок находится в смертельной опасности — такое может любого сломить. Его супруга слегла в постель, и теперь мужчина метался по пустому дому, бессильный и одинокий в своем горе. Я ему искренно сочувствовал.
— Мы обязательно найдем вашу дочь, господин Картуа, — заверил я его, получив подпись на заявительном письме. — Вера творит чудеса, и она всегда сильнее зла. Просто верьте, молитесь и…
Девица бесцеремонно влезла между нами.
— Не надо давать пустых обещаний, господин инквизитор. Девочка все равно уже ме…
Молниеносно среагировав, я схватил эту дуру за руку и потащил к двери.
— Нам уже пора, пойдемте, — я едва сдерживался, чтобы не наорать на нее. — До свидания, господин Картуа. Мужайтесь.
Не замечая отчаянного сопротивления и не отпуская ее руки, на удивление очень холодной в такой жаркий день, я выскочил во двор. Только тут я дал волю эмоциям.
— Что вы творите?!? Как можно так говорить с отцом, потерявшим единственного ребенка? — я практически орал.
— Девочка мертва, — безумица с досадой растирала запястье.
— Вы не знаете этого, не можете знать. Говорить отцу, что его ребенок мертв, отбирать у него последнюю надежду — это не просто жестоко, это бесчеловечно!
— Во-первых, я точно знаю, что она мертва. А во-вторых, по-вашему, дарить ему ложную надежду — это верх милосердия и благородства? Пусть ждет и верит, что его дочурка восстанет из мертвых? Хотя, — она махнула рукой, пресекая мои возражения, — в этом и заключается лживая политика вашей Церкви. Только обещать и можете. А если не получилось, значит, сами виноваты, плохо верили, мало молились, много грешили.
Девица хладнокровно развернулась и направилась к воротам, оставив меня с застрявшими в горле возражениями. Это просто немыслимо! Я бросился за ней, догнав возле ждавшего нас экипажа.
— Госпожа Хризштайн, — мой тон был предельно холоден и резок. — Вы немедленно передадите мне куклу. В противном случая, я обвиню вас в препятствии дознанию и отправлю за решетку. А вот там, совсем неожиданно, может вскрыться ваше психическое нездоровье, со всеми вытекающими последствиями, — я недобро прищурился, внимательно следя за ее реакцией.
Девица вскинула на меня глаза, в которых было легкое удивление и холодная ярость, но ни капли страха и паники.
— Вот как… — протянула она в притворной задумчивости. — Инквизиторов стали определенно лучше учить, теперь они по крайней мере могут распознать безумие. Что ж, это безусловно радует. Только вот, — ее глаза сделались совершенно безумными, а голос капризным, тоненьким, словно детским, даже выговор изменился. — Господин инквизитор, простите меня, я ведь такая бестолковая, я же совсем забыла сказать, куклу-то я выбросила, сразу после того, как покинула поместье. Страшно стало, понимаете? Слыханное
