Когда мы вернулись, ко мне снова направился с важным видом успевший уже несколько поостыть после облома начальник рудника, и я на всякий случай снова сделал морду кирпичом. Кое-что он, впрочем, понял, поскольку хамить больше не пытался, но понял все же не до конца. Его предложение – продать ему «этого негодяя» или обменять его на другого раба – я отклонил как не представляющее для меня интереса. Неужели так трудно догадаться, что если бы мне был нужен другой раб, я бы другого и выбрал? Так я ему и объяснил – не грубя, но и не принимая никаких возражений. На его харе заходили желваки, но он сдержался. Вряд ли он боялся драки, в этом простом социуме хреновых воинов обычно не ставят начальниками над хорошими, но оно ему надо – унижаться до драки с рядовым наемником? Но, так или иначе, конфликтная ситуевина не входила и в мои планы, и ее следовало разрулить по возможности наилучшим для всех макаром.
– Чем мой раб так прогневил тебя, почтенный? – спросил я его прямо.
– Я потерял мастера, жизнь которого дороже сотни таких, как этот! Кто-то должен за это ответить?!
– Разве этот мальчишка виновен в его смерти?
– Какая разница? Он предатель! Он перешел на сторону этих негодяев, ушел с ними и помогал им! А ты не даешь мне покарать его за это!
– За это он наказан достаточно – тем, что попал в рабство. Разве этого мало для того, кто вчера еще был свободен? – Наше с ментом собственное расследование показало, что о предварительном сговоре Нирула с Дагоном никто так и не узнал, и измену парня считали спонтанной, а это здорово уменьшало степень его вины.
– Ты не понимаешь главного. Я не уберег мастера, и теперь у клана Тарквиниев больше не будет черной бронзы. Ты хоть представляешь себе, сколько она стоит?!
– Вряд ли так уж намного больше, чем истолченные в порошок и высыпанные в расплав самоцветы, – пользуясь случаем, я решил повернуть разговор в более интересное для меня русло.
– По сравнению с самоцветами остальные затраты – пустяк, это верно. Но само сплавление самоцветного порошка с медью – чудо, даруемое богами далеко не всякому. Без мастера, умеющего добиться его от богов, самоцветы будут потрачены напрасно. Ты думаешь, я не пробовал? Пока вы были в походе, другой ученик – внук убитого, знавший его заклинания – попытался сделать плавку, но металл вышел у него никуда не годным. А самоцветы на нее потрачены, и мне еще придется отчитываться за них перед досточтимым Ремдом. Ты думаешь, мне будет легко оправдаться за все это?
– Это непросто, и я не завидую тебе в этом деле. Но при чем тут мой раб?
– Если я не смог предотвратить несчастья, я должен хотя бы покарать виновных в нем. Что я отвечу досточтимому Ремду, когда он спросит меня, почему я до сих пор так и не сделал этого? И что я скажу дома жене? – тут начальник рудника запнулся, поняв, что сморозил лишнее, но поздновато…
– А при чем тут твоя жена, почтенный?
– Она у меня тоже очень переживает за мою службу и тоже запилит меня, если я не покараю всех виновных в несчастье, до кого только смогу дотянуться. Ты не женат и не понимаешь, каково это.
– Ну, отчего же? Представляю – у меня было немало примеров перед глазами. Но обычно женщины пилят мужей из-за денег. Ты, верно, немалых доходов лишился с потерей выплавки черной бронзы?
– На что это ты такое намекаешь?! – судя по его побагровевшей физиономии, вопрос был риторический.
– Какая разница, почтенный? – я выбрал самый примирительный тон, на какой только был способен. – Экономил ты самоцветы на выплавке или нет – теперь все это в прошлом, и теперь никто уже не схватит тебя за руку. А неудачной плавкой ты пытался спасти положение, и разве твоя вина в том, что боги не пошли тебе навстречу? Не думаю, что досточтимый Ремд так уж строго спросит с тебя за нее.
– Пожалуй, – начальник рудника поостыл. – Но я ведь не смог ни предотвратить беды, ни исправить ее последствий, и это важнее одной неудачной плавки.
– Ну, ты ведь сделал пока только одну попытку. Как знать, вдруг новые пробы окажутся удачны?
– Слишком велик риск! Убытков от нескольких неудачных плавок досточтимый Ремд мне уж точно не простит.
Нирул уже третий раз раскрывал рот, желая сказать нечто сверхценное, но я незаметными для начальника рудника жестами всякий раз приказывал ему молчать. Для меня-то, инженера-производственника, суть его гениального озарения была очевидна, но зачем же болтать о ней при посторонних?
– Риск можно и уменьшить. Ты ведь сохранил металл от неудачной плавки?
– Ты думаешь, его еще можно исправить без еще одной траты самоцветов?
– Надо думать и пробовать. Что ты теряешь при этом?
– Если это удастся…
– Может, и удастся. Я подумаю, и позже мы поговорим с тобой об этом. Нам ведь будет о чем поговорить, верно? – я изобразил самую широкую улыбку, на какую только меня хватило.
– А теперь рассказывай, оболтус, что ты собирался делать с этим металлом? – спросил я парня, когда мы с ним остались с глазу на глаз.
– Ну, переплавить заново…
– И добавить немного меди?
– Откуда ты знаешь, господин?
– Я тоже кое-что понимаю в металлургии. Не так много, как хотелось бы, но кое-что. Вряд ли этот недотепа недосыпал порошка, скорее всего – пересыпал.
– Ты правильно назвал его, господин. Он внук мастера, но боги не дали ему талантов деда – он глуп, как те деревянные мечи, которые ты приказал мне выстрогать. – Нирул захихикал, довольный своей остротой. – Слишком много самоцветного порошка – тоже плохо. А он, наверное, еще и перекалил готовый металл и плохо отбил его слиток от влипших в его поверхность кусочков шлака…
– И металл стал хрупким, – закончил я за него.
– Так ты мастер, господин?
– Был бы мастером – не зарабатывал бы на жизнь солдатской службой. Но мне почему-то думается, что со временем у нас появится и мастер – если не будет глупцом, шалопаем и болтуном. Ты понял, о ком я говорю? – для верности я ткнул
