Он снова стал смотреть в потолок.

— Ты, котик, поменьше бы пил, — сказала Анетта.

Какая-то девица тревожно проговорила:

— Нет, в этом доме невидимые существа.

Капитон продолжал смотреть в одну точку.

— Но там, за гробом, духи или пустота — вот вопрос. Я часто стал думать об этом.

Он вдруг повернулся к присутствующим и заволновался.

— В этом доме невидимые музыканты. Они поют, играют, хохочут, воют.

Девицы испуганно поднялись.

— Музыканты?

— Да, астральные люди, — ответил он.

— Что? — воскликнула Анетта.

— Существа, невидимые глазами.

И он с полной уверенностью сказал:

— Без сомнения, они и теперь здесь.

— Ты пугаешь нас, — сказала Анетта.

— Человечки эти из могил? — послышался чей-то вопрос.

— Конечно, — уверенно ответил Капитон и, подойдя к столу, выпил несколько рюмок одна за другой какого-то крепчайшего напитка и опустился в кресло. Голова его закружилась и голос сделался жалобным и тоскливым.

— Когда я в розовом блаженстве, они часто тревожат меня, делают стуки, шевелят одеялом, трещат, точно маленькие косточки ломают. В такое время, когда душа замирает в трепетании, с того света смотрят шпионы — прошу покорно. Знаю, что они здесь прохаживаются, но не хочу их знать… Вот, слышите?

Он поднял палец над головой и стал прислушиваться, и это так подействовало на девиц, что все они замерли на месте, стараясь уловить какие-то звуки. Вдруг всем показалось, что посуда зазвенела, бутылки качнулись и над столом пронеслось что-то темное и бесформенное.

Охваченные ужасом, все продолжали стоять неподвижно.

— Этот дом заколдован! — вскричала одна из девиц и бросилась к двери. Вслед за ней побежали и другие.

— Нет, нет, нет! — кричал Капитон, становясь у дверей и стараясь их удержать. — Да, эти господа здесь квартируют, но мы будем пить. Я окружен шпионами. Мысль, что они смотрят, часто рассеивает всякое веселье в душе моей. Знаете ли, до чего это страшно: иногда мне хочется убить себя. Вот отчего будем пить и танцевать канканчик: черно-холодное уползает и в душе развевается пурпурно-солнечное. Танцуем.

Он шагнул к середине комнаты, но девушки, расхватав из шкатулки деньги, с визгом и писком убежали. Посмотрев вокруг себя и никого не видя, Капитон задрожал от страха и, чтобы рассеять страх, подошел к столу и стал пить различные ликеры — рюмка за рюмкой. Шатнувшись от опьянения, он налил бокал шампанского и поднес уже его к своему рту, как вдруг увидел руку, протянувшуюся со своим бокалом к его.

— Твое здоровье!..

Бокал зазвенел и, выпав из его рук, снова зазвенел, разбившись в куски. Ноги Капитона подкосились и он стал падать.

— Ты мой бог, мой кумир, — говорила Зоя, стоя посреди огромной, слабо освещенной залы и целуя Тамару. — Твоя красота влечет и ослепляет. Когда я на тебя смотрю, внутри меня зажигается огонь и искры его наполняют струнным оркестром грудь мою. Губы мои поют поцелуи, поцелуи-молитвы, и они такие страстные, как крики темной бездны. Какая ты красавица! Небо смеется в глазах твоих и упоительная отрава в твоих губах. Мой бог!

С последним восклицанием, Зоя обвила руками шею своей подруги и голова Тамары упала на ее плечо. Лицо последней отличалось теперь какой-то прозрачной бледностью и черные глаза, казалось, сделались еще больше.

— Ты меня всегда так пугаешь. Оставь!

Зоя дико смотрела на нее и вдруг стала испуганно смотреть в пространство.

— Ты слышишь, Тамарочка?

Тамара ничего не слыхала, но ужас Зои перешел на нее, и она дрогнувшим голосом проговорила:

— Хохочет она опять!

— Да, смерть. С того дня, как прозвучали в этом доме проклятия, я не узнаю себя. Как будто в меня кто-то вошел, пугливый и страшный, и когда мы блаженствуем, слышу в себе голос: «Оглянись, смерть за тобой».

Она стала медленно поворачивать голову, лицо ее с каждым мигом все более бледнело и вдруг, содрогнувшись, <она> стала неподвижно смотреть в одну точку. Ей казалось, что какая-то фигура, прозрачная и легкая, как воздух, скользнула вдоль стены и остановилась, глядя на нее сверкающими, мертвыми глазами.

Зоя стала видеть всякие призраки. Воображение, расстроенное картинами оргий, отуманенное различными ликерами и ядами, вспыхивало при всяком страхе ее, как пламя, на фоне которого вырисовывались всякие фигуры. После того, как медиумической силой Леонида она увидела призрак смерти, она уже не имела сил рассеивать свои иллюзии. От сатаны к Богу — огромная пропасть: это подымало в ней отчаяние, заставляя искать забвения в чувственных оргиях и всякого рода наркозах, и все это отнимало от нее всякую волю бороться с своими видениями. Даже декадентский язык, которым она выражала свои ужасы, еще более уносил ее от реального мира в мир, созданный ею самой. Тамара не всегда видела то, что Зоя. В воображении ее постоянно носился Леонид в двух образах, и это страшно пугало ее. Несмотря на это, она всегда поддерживала страхи Зои: помимо коварных целей своих, какая-то сила влекла ее к ужасам, а выражать это необычайным, красочным языком доставляло ей жуткое, тонкое наслаждение.

— Тамарочка, смотри, вон она, вон! — воскликнула Зоя вибрирующим, как струна, голосом. — Смотри, стоит, сверкая желтым и факельно-могильное горит в орбитах ее. Холодные иглы пронизывают и сердце мое, и мозг.

Тамара стала пристально вглядываться. Во многих местах залы дрожали полосы лунного света и вдруг она увидела… при этом раздались какие-то голоса и прежние, далекие звуки органа.

— Да, вижу, вижу… Молитвенно-органный хохот льется из ее уст и факел смерти в ее руках. Видишь ты?

— И факел озаряет желто-саванным светом ее лицо.

С выражением отчаяния Зоя заложила руки за голову. И сказала с судорогой, пробежавшей по бледным губам:

— Да, она, смерть, вопит во мне голосом могильно-черным: «Умрешь».

— Зоичка, умереть готова с тобой и я.

С этими словами Тамара нежно обвила руками шею Зои и добавила:

— Умрем вместе.

Между ними часто возобновлялся разговор о том, что