У нас был не самый большой феод, но очень удобно расположенный — в центре королевства. Кто сейчас пытается править там — я не знаю. Но ты ему нужна. Твоя мать очень рано вышла замуж и избежала проблем. Мне даже не было необходимости ставить ее в известность о происхождении. Если бы ты тоже уже была замужем, она просто уничтожила бы это письмо.
Тебе нужно срочно выйти замуж, девочка моя. Если ты еще не влюблена (а связывать свою жизнь браком с нелюбимым человеком и я тебе не посоветую), то просто лишись девственности, если это еще актуально. Говорить такое своему ребенку — немыслимая дикость, и я ненавижу их еще и за то, что вынуждена это делать. Но это спасет тебя — они почуют. Для них ты станешь порченым, бракованным товаром, ты будешь не годна для продолжения их рода, а что тебе до этого? Если это даст тебе возможность прожить свою жизнь так, как ты хочешь и с кем ты сама захочешь…
Милая моя, тот мир прекрасен. Ты не представляешь — насколько! И вторая сущность делает нас почти всесильными, дарит очень долгую жизнь. И если там любят, то так…! Может, я и не стала бы пугать тебя и отговаривать, если бы не твоя внешность. Я вижу тебя, родная моя, мне дано это. Тебя не оставят в покое. Вокруг будут гибнуть дорогие тебе люди. Они сломают тебя, не дадут быть счастливой там… королеве не дали. Кто и когда был под более сильной защитой?
У меня замечательная дочь. Расскажи ей все, своему отцу. Тебе понадобится их помощь. Идите на крайние, радикальные меры. Опасность близко.
Прости нас, твоего деда. Он должен был защитить нас, но не смог. Это убивало его. Поэтому ушел так рано, а за ним ухожу и я. Я верю, что ты избежишь всего того, о чем я тебя предупреждаю. Надеюсь, что вовремя.
Я люблю тебя, девочка моя, так люблю и горжусь тобой. Будь счастлива.
Твоя бабушка.»
Глава 7
Шок! Я поднялась с мягкого дивана, подошла к огромной зеркальной стене — неужели это приговор мне, неужели так непреодолимо для мужчин влечение к этому? Что во мне такого особенного? Я видела по телевизору конкурсы красоты, видела моделей на обложках журналов. Меня не взяли бы на тот конкурс. Я не вышла ростом. С моими метр шестьдесят пять я смотрелась бы жалко, как гномик. И что мне теперь со всем этим делать? Можно сделать пластику, но так уж сильно уродовать себя не хочется, да и в качестве племенного фонда я все равно буду годна. Или бежать, куда глаза глядят? Или то, что посоветовала бабушка — но это вообще ни в какие ворота…
Лизка подошла и стала рядом со мной. Светленькая, маленькая, симпатичная, как эльф.
— Любуешься? Дай мужикам пожрать нормально. Шеи уже посворачивали.
— Лиз, что тут такого, что им всем так нравится? Скажи честно.
— А фиг знает, Ари. Просто гармонично все как-то, все до мелочи. В одном ключе, что ли? Изысканно, пропорционально, я бы сказала — идеально. Трудно объяснить. Ты читала Ефремова? Он объясняет красоту рациональностью. Но это было бы слишком просто — сухо как-то.
Я слышала, как Кривцов говорил, что от твоей улыбки крышу сносит так, что хочется для тебя горы свернуть. Это же не потому, что в тебе все целесообразно? Есть еще личное обаяние. Ты очень милая, не только красивая, и это, как гипноз. Хочется любоваться, наслаждаясь эстетически. Даже я зависаю иногда. А что там у мужиков происходит — вопрос. В общем, объяснила, как смогла. А что тебя сейчас-то пробило?
— Лиза, это все хорошо, но вот… если ты узнаешь обо мне что-то нехорошее, но я не буду в этом виновата, как ты поступишь? И вот тут как раз наступает полная задница, Лиза. Я сейчас своих родителей… валемидин твой с собой? А аптека тут есть рядом?
— Ты меня пугаешь, мать. Ты забыла, что мы команда? Да по фигу мне… давай, колись уже.
— Сначала валемидин… маме дам. Блин, театр какой-то, тупо драматический. Сама во все это не верю…
Мы купили лекарство, почти насильно влили в маму, напугав ее этим еще до моей исповеди. Сидели и ждали, пока подействует. Потом папа не выдержал и рявкнул. И я стала рассказывать. С того момента, когда мне предложили работу у Бэллы.
Они слушали молча, а я старалась говорить связно. Некоторые моменты, в частности о поцелуях, неудобно было озвучивать при папе, но я же боец? И говорила, глядя ему в глаза. Не его я боюсь. Я рассказала и про Ярослава. Про мой первый поцелуй в машине, и честно призналась, что мне понравилось. И про то, что было потом. Рассказала все, что знала, про Бэллу. А потом зачитала бабушкино письмо вслух. Теперь они знали все.
Прибалдевшая Лизка замерла, выпучив глаза. Мама смотрела на меня со страхом, очевидно уже прокручивая в мозгу все те ужасы, что мне грозили.
Папа молча смотрел в окно, только желваки играли на скулах. Они с мамой внешне мало подходили друг другу. Она — милая, нежная, даже изысканная, очень женственная в своих платьях. А он — сухощавый, невысокий, в вечных джинсах, с ранней сединой и сильный, очень сильный — не только физически. Эта сила — сила характера, была во взгляде, в мимике, в жесткой лепке его лица… Вот и сейчас — никакой паники. Он помолчал немного, обдумывая то, что услышал. Потом сказал:
— Мне бы взглянуть на этого Ярослава, Риша. Я хочу составить мнение о нем. В идеале — поговорить бы.
— Папа, у нас с ним сейчас вооруженный до зубов нейтралитет.
— Это с твоей стороны, — мягко сказал он.
— И мне не понятно — как ты объяснишь свой интерес? Обозначив мой?
— Почему? По его вине ты попала в неловкую ситуацию, пережила стресс. Не желаешь с ним общаться, но
