Я потеряла дар речи, глядя в это ухмыляющееся и наглое лицо. Нет, зря я кинула в него землей. Надо было подобрать камушек, да побольше, и приложить как следует!

— Софи, Южный Ветер говорит, что надо туда! — Линк указала пальчиком на чашу, а я вздохнула. Интересно, насколько неприлично залезть в эту чашу вместе с Хенсли? С другой стороны, с нами ведь Линк… К тому же над гейзером уже клубятся густые, как манная каша, комья пара, за которыми почти ничего не рассмотреть.

Шерх кинул на меня еще один косой взгляд, стянул кожаные штаны, оставшись в одних полотняных подштанниках до колен, и скрылся в тумане.

— Ну ладно, — решилась я, раздевая девочку. Под платьем на Линк была нижняя сорочка, вполне пригодная для купания. Я ощупала тонкую спинку, выступающие косточки позвоночника и два бугорка под лопатками. На месте. Никуда не делись, заразы. Все так же торчат острыми углами и пугают меня до слез.

Но под тканью их не видно, хвала Духам.

Сама тоже освободилась от платья и обуви, сложила одежду на теплом камне неподалеку. Моя нижняя сорочка была шелковой — отголоски моего счастливого супружества. Когда оно еще было счастливым. Я закрутила волосы в пучок на макушке и взяла Линк за руку.

— Ну, идем. Посмотрим, что это за чаша…

Придет?

Или струсит?

И почему эта мысль не дает покоя и заставляет напряженно вслушиваться в звон воды и шорох камней? Специально сел спиной к стоящим на площадке Софии и Линк, чтобы не видеть. Впрочем, видеть скоро и не получится, чаша заполнялась стремительно, белый пар окутывал все пространство возле гейзера. Странно, что он проснулся так рано. За семь лет, что я живу в роще, источник ни разу не пробуждался раньше лета. А сейчас лишь весна…

Впрочем, к лучшему. Гейзер прогревал мое вечно мерзнущее тело и хоть ненадолго давал ощущение тепла. Не так, как ночь с рыжей, конечно…

Мысли снова вернулись к Софии. Придет?

Скрипнул зубами, запрещая себе думать об этом. Запрещая ждать. Закрыл глаза, положил голову на край каменной чаши. Вода уже залила меня по пояс, живительное тепло проникало в каждую клеточку, посылая по коже мурашки. Хорошо. Духи, как же хорошо! Зимой я почти подыхаю от холода внутри и снаружи, жить можно только летом. Если бы я мог — поселился бы в гейзере, стал бы камнем, что лежит на дне этой чаши — восхитительно горячей.

И все же… придет?

Шаги я уловил, стоило им прошуршать на камушках. Нетерпеливые, прыгающие — Линк, легкие, осторожные — Софии. Кошка рыжая. Не идет, а крадется. Дикая и горячая кошка…

— Не смей открывать глаза, Хенсли! — прошипела над ухом кошка. Я против воли усмехнулся и глаза, конечно, открыл. Лучше бы я этого не делал. На Софии было что-то тонкое, скользкое, светлое. Стекающее по ее телу, словно сливочный крем. Плохое сравнение. Очень плохое. Крем на теле рыжей — тающий, сладкий, нежный… от такого сравнения в глазах потемнело и горло свело. И я порадовался, что вода уже добралась до моей груди.

София осторожно вошла в чашу, охнула, зажмурилась на миг. Зато Линк бухнулась сразу, как маленький пингвин, расплескав воду и визжа от радости. Потом обе устроились на противоположной стороне, правда, девочка не выдержала быстро — вновь начала плескаться, отползла дальше, напевая что-то себе под нос. Рыжая молчала. Я смотрел на нее, полуприкрыв глаза и сдерживая рвущее глотку дыхание.

Лучше бы не приходила…

Даже клубы пара были неспособны размыть яркую рыжину ее волос, лишь слегка приглушили краски. Тело скрылось в горячей воде, на поверхности остались лишь плечи с широкими лентами сорочки. И тонкое кружево возле ключиц.

— Красивая сорочка. Муж подарил?

Прозвучало язвительнее, чем я хотел.

Рыжая вскинула голову, влажные завитки прилипли к ее шее.

— Не твое дело.

— Почему? — Язвительности прибавилось. — Мне скучно, а здесь только вы. Так это был муж?

— Да. Он любит… шелк, — огрызнулась она.

Я помолчал. Точно, любит. Даже спал на шелковых простынях, засранец. Матушка улыбалась и убеждала, что у Гордона кожа нежная. Ну да. А я дразнил его нещадно, за что иногда бывал бит. Драться Гордон умел, хоть и был чистоплюем и эстетом. Чтоб его.

— Ты его любила?

Слова сорвались с губ прежде, чем я успел затолкать их обратно в глотку. Я точно отвык от человеческого общения. Говорю не думая.

— Не твое дело, — тихо повторила София. А потом вскинула голову, сверкнула глазами. — А впрочем… да. Любила. Только не соответствовала… Тому самому Лангранжу тяжело соответствовать.

Я усмехнулся. Конечно, любила. Гордона все любили. У него вообще все и всегда было хорошо. И не случалось в жизни брата ни отрядов эйлинов, марширующих в кошмарных снах, ни мучительного запечатывания, от которого сходят с ума. Ни лет в изгнании…

— Почему расстались? Раз любила?

— Люди расстаются.

Она сжала зубы, в глазах мелькнула обида. Вот как… сдается мне, напортачил Гордон. Впрочем, это тоже неудивительно.

— Ты пришла не вовремя и увидела ненужное? — усмехнулся я.

Рыжая задохнулась, ее глаза стали круглыми. Точно, кошка.

— Откуда ты… То есть… с чего ты это взял?

— Догадался, — хмыкнул я. Ну и знаю подноготную братца. Предан он был только шелку и платиновым запонкам. А в женщинах предпочитал разнообразие.

— По себе судишь? — прошипела кошка.

Я коротко хохотнул. Ну да.

— Брось, Софи, расскажи мне.

— Зачем это?

— Мне скучно.

Положил голову обратно на бортик и снова закрыл глаза. Прежде всего, чтобы не видеть влажных завитков, влажных губ, влажного шелка…

София коротко вздохнула.

— Я застала его с другой. Гордись своей проницательностью, Хенсли. Все верно, пришла не вовремя… а он там… На нашей постели.

Вот мразь. И дурак. Всегда был слишком самонадеянным. Я качнул головой, не открывая глаз. Сволочь ты, братец.

— Самое обидное, что это была вовсе не гулящая девушка… или одноразовая связь… Это