Геннадий Львович встретил своего бывшего ученика на пороге кабинета, отпустил часового и освободил юношу от наручников.
– Не боитесь, что я на вас наброшусь? – мрачно поинтересовался Дима, опускаясь на стул.
– Кишка тонка, – отмахнулся наставник, присаживаясь напротив. – Знаешь, несмотря ни на что, я рад тебя видеть. Я остался без своих записей, без оборудования и реагентов, и продолжать изобретать что-то новое теперь крайне затруднительно. Помощник мне бы не помешал. Итак. Как вам удалось обойти лес, зараженный грибами? Что ты мне скажешь про цикличность их активности?
– Ничего не скажу, – упрямо выговорил юноша, исподлобья глядя на мужчину.
– Упорствуешь, значит, – протянул Геннадий. – По-прежнему. А я думал, Влад тебя хорошо обработал. Увы. Очень не советую тебе отказываться от сотрудничества. Добром или злом, но ты будешь это делать.
– Не буду.
Доктор Менгеле встал. В его взгляде была злая радость и плохо скрываемое удовлетворение.
– Идем.
Он повел Диму по полутемным коридорам, открыл дверь и пригласил юношу войти.
– Нет!
За решеткой, привязанная к кровати без матраса, лежала Аля. Она вскочила, сделала шаг и едва не упала, веревка держала крепко. На девушке были штаны и тонкая футболка, босые ступни, худые руки и выступающие ключицы делали ее такой хрупкой, беззащитной…
Доктор Менгеле открыл решетку и вошел, Дима, растерянный, напуганный, остался в небольшом промежутке между клеткой и дверью.
– Что вы задумали?! – крикнул он, бросился вперед, но не успел – Геннадий Львович с победной улыбкой заперся изнутри, вместе с дочерью.
– Что я задумал? – повторил он вопрос. – Даю тебе последний шанс. Призываю снова стать партнерами и работать вместе.
– Никогда!
– Хорошо… – недовольно протянул ученый и достал из кармана шприц. Поднял к свету. Его содержимое глянцевито блеснуло – темно-коричневое, прекрасно знакомое Дмитрию.
– Нет! Вы этого не сделаете, это же ваша дочь! Перестаньте!
Алевтина молчала, сгорбившись, – впервые покорная, опустошенная. На мгновение она подняла взгляд.
– Не соглашайся. Этот старый паук, а вместе с ним Леушевский и его подпевалы, не остановятся просто так, мы обречены. Давай закончим это сейчас, – устало сказала девушка, но ее глаза говорили о другом, огромные, полные слез – в них была мольба о спасении.
– Ну? – нетерпеливо поторопил ученика профессор Вязников.
Юноша закрыл лицо руками. Он не посмеет. Это блеф, фарс, Аля – его родная кровь, разве этот фанатик может пожелать ей такой страшной смерти? Геннадий знает, знает о его чувствах, он всегда все видел. Он не посмеет.
Алевтина коротко вскрикнула, Дима бросился к решетке, но опоздал. Доктор Менгеле вытащил иглу пустого шприца, на предплечье у Али показалась капля крови. Это был не блеф. Все по-настоящему.
– Что вы наделали?! – в бессильной ярости и отчаянии молодой ученый пытался выбить решетку плечом, но лишь взвыл от боли и опустился на колени, уткнувшись лицом в холодные прутья.
– Ты можешь ее спасти. Лаборатория в твоем распоряжении, вперед, – спокойно ответил Геннадий Львович, выходя из камеры.
Дмитрий вскочил, бросился к учителю и попытался вцепиться ему в горло, рыча проклятия. Тот оттолкнул его с внезапной силой, неожиданной для невысокого тощего мужчины, юноша потерял равновесие и налетел спиной на стену.
– Вы не могли так поступить! Это ложь, блеф, вы надеетесь, что я поверю! – крикнул он.
– Ты не веришь? – ухмыльнулся Геннадий. – Что ж, твое право, действие концентрата тебе известно, противоядие – тоже. Когда поверишь – повторяю, лаборатория к твоим услугам. А я вас оставляю.
Доктор Менгеле закрыл решетку на ключ, Дима сидел на полу, зачем-то тянул руку сквозь прутья, тщетно пытаясь коснуться своей возлюбленной.
Хлопнула дверь, и они остались наедине.
– Мне страшно… – прошептала Аля. Она села в углу, обхватила колени руками.
– Он не мог так поступить. Это игра на публику, наверняка, старый паук ввел тебе безобидные витаминки, надеясь, что я поверю… – молодой ученый уговаривал сам себя, шептал, как в бреду, все еще веря в чудо.
– Он не соврал… – с усилием выговорила девушка. Она стремительно бледнела, начала заваливаться набок.
– Нет!
Глаза Алевтины закатились, она скорчилась на кровати, лицо стало цвета бумаги, губы посинели.
Дмитрий вскочил и бросился в коридор. Не видя ничего вокруг, он влетел в комнатку, где остался его рюкзак, вытряхнул содержимое на пол. Звякнули о бетон патроны, разбился флакон с зеленкой, оставив на полу темный круг. Наконец, в руках у юноши оказался заветный сверток с мхом, собранным в бункере Метровагонмаша.
Как сделать противоядие, молодой ученый мог лишь догадываться, но времени на размышления не было. Он схватил с пола блокнот и бросился в лабораторию.
– Забирайте! – ученик швырнул исписанную расчетами и формулами тетрадь в лицо Доктору Менгеле и кинулся к стойке с оборудованием.
На стене, будто издеваясь, тикали часы. Медленно, слишком медленно. Тик-так. С каждой секундой помочь Але становилось все сложнее, а последствия могли стать необратимыми.
– Пожалуйста, Вселенная, если ты меня слышишь, пусть все получится! Пусть моя Птичка останется жива, я должен, должен ее спасти! – беззвучно, одними губами шептал Дима, как молитву.
Его наставник удобно устроился на стуле в углу, с усмешкой наблюдая за действиями своего подопечного.
За стойкой что-то грохнуло, колба брызнула осколками, юноша выругался. Он торопился, слишком торопился, и за это поплатился изрезанной рукой. Впрочем, это все было уже не важно, какой смысл будет в жизни, если Алевтина умрет?
Тик-так. Потерпи, Птичка. Еще немного, совсем чуть-чуть.
Дима снял противоядие с горелки, вылил его в бумажный фильтр и выбежал из лаборатории. Еще минимум пятнадцать минут, пока процеживается и остывает. Как же бесконечно долго!
Аля металась на полу, едва не задушив себя привязанной к руке веревкой, вскрикивала, кусала губы до крови.
– Прости меня… Это я во всем виноват, если бы не мое упрямство, ты была бы в порядке. Потерпи, я все сделаю. Моя Птичка, я не могу быстрее, не могу! Пожалуйста, родная, любимая, потерпи! Мой проклятый эгоизм! Прости меня… Прости… – отчаянно шептал юноша, вцепившись в прутья.
По его лицу текли горячие, мучительные слезы. Как ему хотелось защитить ее, закрыть собой от всех страданий, но он не смог и этого. Девушка не слышала.
Проклятые грибы! Старый паук Доктор Менгеле! Снова, снова, снова, бесконечный круг!
Дима опять оказался в лаборатории, набрал содержимое колбы в шприц. «А если ошибка? Если будет только хуже?» – эти мысли сводили с ума, но выбора не было.
– Все готово. Идемте, – хрипло проговорил молодой ученый.
Ей будет больно. Инъекция мучительна, он точно это знал. У Димы так сильно тряслись руки, что он едва не выронил драгоценное противоядие.
– Не могу! Я не могу! – крикнул он, протягивая наставнику шприц.
– Ты стал таким слюнтяем и мямлей, – раздраженно бросил Геннадий Львович и склонился над дочерью. Юноша отвернулся, закрыл глаза, не в силах больше видеть этот кошмар.
Ученый с трудом сумел поставить укол, Аля выгибалась дугой, дергалась. Разрывающий душу крик эхом отразился от потолка и стен, и все стихло. Девушка хватала ртом воздух, билась в конвульсиях на полу, а Дима не решался взглянуть. Неужели не вышло? Неужели ошибка?
– Пожалуйста… пожалуйста, действуй! – чуть слышно молил молодой ученый, размазывая по лицу слезы.
Спустя пару минут Аля затихла – безжизненная, белая, как мел. На подбородке буроватой каплей запеклась кровь из прокушенной губы.
– А говорил, что не сможешь. Я в тебе не сомневался, – довольно заявил Геннадий Львович, глядя, как Дима отвязывает веревку и поднимает девушку на руки.
– А если бы я не успел? – тихо, опустошенно спросил
