Армстронг повторно всмотрелся в детское личико. Сходство с Робином было несомненным, но имелись и явные отличия. Он опустил ладонь на трясущуюся стриженую голову.

– Алиса, – выдохнул он.

Бесси стала с ним рядом:

– Алиса?

Девочка вопросительно посмотрела на Бена. Тот ободряюще кивнул:

– Все в порядке. Здесь ты снова можешь быть Алисой.

Она повернулась к Армстронгам. Ее рот начал было расплываться в улыбке, но та на полпути превратилась в широкий усталый зевок. И тогда дедушка взял свою внучку на руки.

К тому времени, как дети подкрепились супом, сыром и яблочным пирогом, на кухне собралось уже все семейство. Алиса спала в объятиях своей бабушки, а ее юные тети и дяди, поднятые с постелей полуночным шумом, расселись в своих ночных рубашках перед кухонным очагом, чтобы послушать рассказ Бена о том, как он отыскал девочку.

– Вскоре после того, как я расстался с мистером Армстронгом, мой папаша снова на меня взъелся и лупил ремнем так долго и сильно, что у меня все потемнело в глазах, а когда я очухался, то был уверен, что нахожусь на том свете. Но оказалось, что еще нет – я лежал на кухонном полу, и каждая косточка болела, а мамаша прокралась ко мне и сказала, что сама удивляется, как это я выжил, но в следующий раз он уж точно забьет меня до смерти. Тогда-то я и решил не откладывать дальше свой побег, который давно уже планировал, только собирался получше к нему подготовиться. И я начал действовать по своему плану. Выбрался из дома, дошел до середины моста, привалился к парапету и стал ждать, когда появится какая-нибудь баржа, – хотя в темноте ее не очень-то разглядишь, но расслышать можно завсегда. Так я там и стоял, ни разу не присев, потому что боялся заснуть сидя. Меня все еще колотило – как обычно вдогон папашиным колотушкам, – но я не прозевал баржу, которая шла вниз по реке. Я перелез через парапет, зацепился за его нижний выступ и повис на руках, а руки и плечи у меня были сплошь в синяках и так жутко болели, что я уж думал: сейчас сорвусь и упаду в реку. Но не упал – продержался до тех пор, пока баржа не оказалась подо мной, и только тогда разжал пальцы. Я надеялся, что груз на барже будет мягким, вроде тюков шерсти, а не чем-нибудь типа пивных бочек, но все оказалось не так хорошо, но и не так плохо, потому что я упал на сыры – что-то среднее между твердым и мягким. Но и от этого удара все мои бедные косточки перетряхнуло, боль была адская, но я сдержался и не закричал во весь голос – тогда бы меня сразу засекли, – а только охнул тихонько, залез в какую-то щель и постарался не спать, но все одно заснул – и спал до тех пор, пока меня не начали сильно трясти. Надо мной стоял презлющий баржевик и орал одно и то же много раз подряд: «Еще один чертов подкидыш! Да за кого меня держат вообще? Здесь вам не хренов детский приют!» Поначалу я спросонок плохо понимал, о чем он говорит, но его вопли все звенели в ушах и наконец до меня дозвонились, так что я вспомнил разговор про Алису, которая вроде как сгинула в реке. И я спросил, кого ему подкинули в прошлый раз, – может, маленькую девочку? Но его так распирало от злости, что он не хотел отвечать, да и слышать меня не хотел совсем. Все грозился выбросить за борт – мол, там уже выплывай как можешь, – и я подумал: «Не так ли он поступил с Алисой?» Но мой вопрос об этом взбесил его пуще прежнего, и он продолжал орать в том же духе, пока вдруг не проголодался. Тогда он отрезал кусок от головки сыра и давай уминать его за обе щеки. Мне не дал ни крошки, но за едой поутих, а я продолжал спрашивать про девочку, и он сказал наконец, что да, в прошлый раз была маленькая девочка, – и нет, он не бросал ее за борт, чтобы выплывала как может, а вместо этого довез до Лондона и сдал в приют, где принимают бездомных детей. Я спросил, как называется тот приют, но он не помнил, зато сказал, в какой части города это было. И я остался на барже, помогал ему с погрузкой и выгрузкой, а он за это кормил меня сыром, но не досыта, и так мы доплыли до Лондона. Там я сразу слинял с баржи и начал выспрашивать у людей на улицах про приют, и меня куда только не посылали, но в оконцовке я таки нашел это место. Спросил про Алису, а мне говорят, мол, нет у них никакой Алисы, и вообще они принимают сирот не для того, чтобы выдавать их кому попало. И захлопнули дверь. Тогда я пришел на следующий день в другое время, и, когда дверь открыл другой человек, я сказал, что хочу есть и что у меня нету ни дома, ни мамы, ни папы. Тогда они меня взяли и завалили всякой работой, а я все время высматривал Алису и расспрашивал о ней других ребят, но мальчиков держали отдельно от девочек, и я не мог ее отыскать, пока однажды меня не послали красить стены в директорском кабинете. Там из окна можно было заглянуть через ограду на девчоночий двор, и, когда я ее увидел, на душе сразу полегчало оттого, что все было не зря и я не ошибся с приютом. Оставалось придумать, как до нее добраться, и я долго думал, но потом все вышло само собой. Одной знатной даме взбрело в голову порадовать сироток лакомствами, и она прислала целую гору всякой вкуснятины, чтобы разделить между всеми. И директор с воспитателями это разделили, но только между собой, а нам не перепало ничего. Но потом нас повели в церковь, чтобы благодарить Небеса за такую великую щедрость, и мы то вставали, то садились, то опять вставали, молясь за эту добрую даму. Девочки были с одной стороны прохода, а мальчики – с другой. Потом нас толпой повели наружу, и я оказался рядом с Алисой. Я спросил ее тихо: «Ты меня помнишь?» – и она кивнула. Тогда я прошептал: «По моему знаку бежим вместе, поняла?» Так мы и сделали. Я взял ее за руку, и мы сбежали, только поначалу совсем недалеко: спрятались за статуей и подождали, когда все уйдут. Нас никто не хватился. А потом мы долго шли сюда – день