ГЛАВА 4

С тех пор, как все это случилось, прошло два года. Мы так и жили в лесу вдвоем, вот только в поселок я теперь ходила только по крайней надобности. О посиделках вообще речи не шло, хотя меня и зазывали, и уговаривали. Прибавилось работы по хозяйству, поэтому хоть и не надрывалась, но уставала я сильно. Да и после той истории отпала всякая охота… А две мои подруги вышли замуж за наших поселковых ребят…

Я на их свадьбах была. Сидела тихо в углу, смотрела… Я не хотела внимания к себе, не хотела сейчас отношений с парнями — боялась опять сделать что-то не так, ошибиться. А глупая ошибка моя, как оказалось, могла стоить человеку жизни. Как ни уговаривала меня бабушка, а вину свою я чувствовала. Ко мне подходили пригласить на танец, а я смотрела с опасением, не в состоянии побороть эту странную отстраненность… терялась, неловко отказывалась. Неудобно было, что своими отказами могла обидеть, а и заставлять себя не хотелось. Уходила с гулянки, как только это становилось возможным. Но все же, кто-то тогда приметил меня, заинтересовался.

Семнадцать лет — самый возраст замужества и к бабушке стали заходить парни, чтобы поговорить обо мне. Просили разрешения навещать, ухаживать за мной. Один, другой, третий… Я никого видеть не хотела, отворачивалась, упрямо качала головой — не хочу их. Никого не нужно. Вот подрасту, поумнею… тогда.

Мама и Мила так и не появились, хоть и была надежда на то, что подадут о себе весточку, раз живы и благополучны. А бабушка упорно учила меня ведовству, хотя у меня мало что получалось. А она и не ждала многого.

— Я почему надежду на Славу да Милу имела? Способность у них к этому, а у тебя и нет особо. Как будто не пускает что… Учить я тебя все же буду, а как помирать стану — силу отдам, только приживется ли вся? И ты все равно не сможешь ни лечить путем, ни в воду глядеть. Только защититься сможешь да опасность предвидеть, а и то — только явную. Ну, как если бы ехала по дороге, а за поворотом — лихие люди. Это сможешь увидеть светляками. Полечить себя не сильно сможешь и близких кого. От простуды, от боли. А от тяжелой раны — никак…

— Зачем тогда все? Если все равно ничего не смогу? Буду жить, как все люди живут.

— Своих способностей у тебя почти нет, но я научу тебя управляться с помощниками. Амулеты, снадобья, наговоры, если они правильно составлены и сказаны, силу будут иметь и помощь окажут. Да просто хорошая травница всегда на кусок хлеба заработает, особенно если знает, как красоте женской помочь. А этому ты обучена.

А еще у меня есть надежда, что помогут тебе. Все ж ты не совсем пустая. А с моей смертью… есть мужик один… — бабушка тяжело вздохнула, взгляд ее стал мечтательным и печальным, — глаза синие-синие, высокий, седой уж поди, старый… дед твой. Он почует, когда я помру. Если не настрогал еще других внуков по свету, то тоже тебе отдаст, а это уже что-то.

— А почему вы расстались, бабушка? Я думала, что вообще его и нет уже.

— А и нет его для меня. Загулял он… ушла я от него. Ходил, просился, в глаза врал, а я в ночь собралась и ушла. Тяжелая уже была Славой. А ему по бабам вздумалось… Любила сильно я его, не смогла простить. Но вреда чинить не стала. Он, может, и сам жалел потом…

Я тяжело ходила, плохо мне было, а отлеживаться не привыкла. Все травами спасалась… И его тогда не пускала к себе, а ему всегда проходу от баб не было — красивый очень был по молодости. Вот и не устоял. Не знаю — искал ли меня, замела я следы знатно. Обида страшная душила, видеть не могла его. А простила бы — он продолжил бы то же самое делать. Мне спокойнее одной потом было. А заработать на жизнь могла всегда.

— А мама? Я не спрашивала, а она не говорила никогда про отца. Погиб — и все.

— Тяжко ей было говорить о нем. Да, погиб… воин же был… человек хороший, а что погиб — это точно. Ей привели коня его и справу воинскую вернули, чтобы продать можно было. Мы продали все и уехали, чтобы Слава душу не рвала. Всего пару годков и прожили они вместе. Потом к ней многие сватались — она в отца удалась, как и ты. Не пошла, другого мужа не захотела. Да-а… так я про деда твоего. Гулящим то он был, а вот подлым — никогда. И кровь свою не отринет. Когда мне придет пора — поищи его, внученька. Я тебе все расскажу про него, что знаю. А что живой он — чую. Пара моя он был, а я — его.

Я замерла, а потом заинтересовано заерзала на лавке — тема пробудила жгучее любопытство. Все девушки мечтали о почти несбыточном счастье, редком подарке судьбы — своей паре, мужчине, которого могут подарить Силы. И я спросила, понимая, что сейчас прикасаюсь к легенде, а заодно возмущаясь, что услышанное только что не соответствовало слухам:

— Про пару я слышала, а вот про гулящую пару — первый раз. Как так? Такого ведь быть не должно! Что ж это за пара такая, к чему тогда пароваться?

— Не знаю я… Не думала сама, верила, как себе. От того и обида горше была. Наверное, бывает и такое. И ты не спеши, если что. На тебя вон стали заглядываться с малолетства. Еще и смотреть было не на что — мослы одни, а рассмотрел тот стражник тебя. И сейчас идут да идут парни за разрешением видеться с тобой. Милка тоже краса, только нескладная да длинноватая, она расцветет, как родит. А ты в мать пошла и в деда. Глаза вон… да косы черные. Бровки, как нарисованные. Гордился бы дурень старый такой внученькой.

— Не простила ты его? — посочувствовала я бабушке, ощущая странное разочарование.

— Нет, не простила… Плохо мне без него было всю жизнь и помню до сих пор. Ты спросишь, что ж я говорила, что спокойно? А это разное, дите. Совсем разное.