— Ваше влияние на Гарри стало проявляться не только в учебе, мисс Грейнджер, — Дамблдор смотрел на меня сквозь половинки своих очков, пока я в восхищении рассматривала его фамильяра.
— Вам это не нравится, — не вопрос, констатация факта, но директор нахмурился, впрочем, его выражение лица тут же стало добродушным.
— Присаживайтесь, Гермиона, хотите лимонную дольку? — он пододвинул ко мне вазочку с магловскими сладостями. — Угощайтесь.
— Спасибо, — я села в кресло напротив, но не протянула руки, — я не ем сладкого.
— Кажется, ваши родители стоматологи? — спросил директор.
— Верно. Профессор Дамблдор, зачем я здесь? — я начинала паниковать, он словно гипнотизировал меня своим добродушным тоном мудрого старца, и я не понимала, что он хочет мне сказать.
— Вы знаете, Гермиона, чем сильнее и влиятельнее человек, тем его ошибки опаснее. Мои ошибки были, пожалуй, непоправимы. Вы знаете, о чём мы говорим с Гарри на занятиях?
— Вы говорите о Томе Реддле, его жизни, — я внимательно слушала.
— Гарри пока не понимает всего, но только он способен исправить ошибку, совершённую мною много лет назад. Давным-давно я не разглядел в маленьком одиноком мальчике страшную опасность, — Дамблдор откинулся на спинку кресла в расслабленной позе и продолжал повествование. — Гарри избранный, и вся его жизнь — это путь. Итог которого — победа на Томом.
— Я понимаю это, я стараюсь помочь, быть рядом. Я ведь с первого курса нарушаю правила, помогая Гарри, и он это знает.
— Это очень хорошо, Гермиона, но ему нужны ещё друзья, соратники. Волшебники, которые пойдут за ним. Семья, которую ему захочется защищать. Возможно, отдать жизнь во имя высшего блага. А пока рядом вы в качестве возлюбленной, на это шансов нет.
Меня трясло. Я понимала. Догадывалась. Но то, что этот волшебник может решать, какой должна быть жизнь Гарри, приводило меня в бешенство.
— Вы не можете решать за Гарри, — я вскочила с кресла.
— Я и не буду решать, это сделаете вы, — Дамблдор продолжал смотреть на меня, словно говорил элементарные вещи ребенку, которым для него по сути я и была. А мне хотелось вцепиться ногтями в стол, потому что понимала: бороться с волшебником такого уровня невозможно. Он говорил разумные вещи, но от этого не менее жестокие.
— Я не откажусь от Гарри. Вы не можете нас заставить расстаться. Он любит меня, — я словно убеждала его и себя. Я лепетала перед ним. Но мне было неважно, главное дать понять, что я буду стоять до конца. Потому что свой выбор в жизни я сделала давно. Этот выбор — Гарри Поттер.
— Я не прошу отказываться от него, я прошу быть с ним в другом качестве. Защищать его. И защитить своих родителей, потому что, как только станет известно, что вы возлюбленная Гарри, ваших родителей найдут, чтобы найти вас, — он встал и прошёл к тому самому омуту памяти, о котором так часто упоминал Гарри.
— Вы… уверены? То есть… разве нет защиты для маглов?
— Только на время, об этом позже. Сначала, Гермиона, позвольте показать вам воспоминания Рабастана Лейстренджа, что некоторое время сидел в Азкабане, но сбежал, — Дамблдор взял один из многочисленных пузырьков с голубовато-серебристой жидкостью и вылил в омут памяти. — Прошу вас.
Я окунулась в чашу вместе с директором, который держал меня за локоть, как будто ждал, что я начну сопротивляться. Я перевела взгляд на происходящее… и закричала.
Это был обычный дом, что стоят в окраинах Лондона сотнями. Светлая гостиная, так похожая на нашу. А в центре — двое пожирателей смерти, из-за масок было не видно их лиц. Зато хорошо было видно их члены, которые проникали в стоявшую между ними женщину. Они грубо насиловали её, нанося удары руками по разным частям тела и громко смеялись как животные. Один член занимал её рот, заглушая крики боли. Другой быстро вбивался в её промежность, из которой текла кровь. Её тело было покрыто мелкими порезами, а глаза полны слёз. Она попыталась их закрыть.
— Открой глаза, дрянь. Смотри на своего мужа, магловская шлюха, — сказал третий пожиратель, который стоял рядом с мужем женщины, который висел на стене, привязанный заклинанием, и с широко открытыми глазами наблюдал за происходящим. Удары заклинаний сыпались по разным частям тела, в основном в живот и пах.
— Вы не достойны плодиться, твари! Мы будем вас давить, как тараканов! — кричал пожиратель.
Спустя мгновение, когда насильники закончили, и безвольное тело упало на пол, они отошли от неё, поправляя одежду.
— Пожалуйста, — прохрипела женщина, чьи волосы были измазаны кровью и спермой.
— Что? Я не расслышал, — пожиратель подошел к ней. Схватив её за волосы он задрал её голову и посмотрел в глаза. — Вы тля, недостойны жалости, — он перерезал ей горло заклинанием, выпущенным из палочки.
Мужчина, прикованный к стене, затрясся, он смог преодолеть чары и с нечеловеческим воем напал на того, кто стоял ближе всех.
— Твари! Убью! — проревел он, срывая маску Рабастана Лейстренджа и вбивая кулак ему в челюсть. Магла недолго преследовала удача. Он тут же отлетел к стене и был сражён зеленым лучом прямо в грудь.
— Вот же гад, рубашку кровью закапал, — сказал Рабастан и небрежным движением очистил свою одежду.
Мы покинули омут памяти, приземляясь обратно в кабинете Дамблдора. Меня скрутило, но рвоты не было. Я задыхалась, слезы душили меня. Я не могла поверить, что люди, нет, волшебники, способны на подобное.
— Зачем? — проревела я. Дамблдор что-то хотел мне доказать, и его методы меня ужаснули.
Я лежала на полу у омута, а директор, молчавший всё это время, наконец нарушил тишину. Он поднял меня и усадил в кресло у стола.
— Я не хотел вас напугать, — печально сказал он.
— Не… хотели? — злость поднималась во мне. Я посмотрела на директора и закричала. — Не хотели?! Тогда будьте добры и расскажите, какую цель преследовали!
Дамблдор смотрел на меня без тени жалости, — вы должны были увидеть, то, насколько могут быть жестоки наши враги. Они не знают жалости.
— Так же, как и вы, — меня просто бесили методы этого мудреца доказывать свою точку зрения.
— Напротив, я очень беспокоюсь за жизнь своих учеников и их родителей.
— Вы говорили… их можно защитить. Мои родители, — я отгоняла от себя картинки, увиденные в омуте.
— Есть заклинание, оно стирает память. Если помните, неправильное его использование могло привести к непоправимым последствиям. Помните профессора Локконса?
— Я должна… заставить своих родителей забыть меня?
— Да, и