20

В ночь с понедельника на вторник я не сомкнул глаз. Разные мысли вертелись в голове. Что натворила Стелла?

Я пылесосил, мыл полы и тер дверцы кухонных шкафов, чувствуя, как голова идет кругом. Боялся своих собственных мыслей. Стелла, моя девочка. Что я за отец, если допускаю саму мысль о том, что она может быть виновна? Воздух застревал в гортани, как густая слизь; мне пришлось выйти в сад, чтобы продышаться.

Ульрика закрылась в своем кабинете. Через несколько часов я обнаружил ее спящей за письменным столом. Рядом стояла пустая бутылка вина и недопитый бокал. Осторожно проведя рукой по ее волосам, я вдохнул ее запах и оставил спать дальше.

Утром я в полном изнеможении плюхнулся за стол в кухне, перелистал газету и увидел снимок детской площадки, где был убит Кристофер Ольсен. Неужели Стелла была там в пятницу вечером? Но зачем? Отбросив эти мысли, я поднялся к Ульрике.

– Хочу поехать туда. Увидеть все собственными глазами.

– Что именно?

– Место происшествия. Детскую площадку.

– По-моему, не самая удачная идея, – сказала Ульрика. – Нам с тобой лучше держаться от всего этого подальше.

Тогда я стал копаться в Сети.

Пока информации об убийстве было мало, но это, ясное дело, вопрос времени – пройдет несколько часов, и народ кинется писать об этом на разных форумах и обсуждать в социальных сетях. С большой вероятностью Стеллу будут называть виновной. Нет дыма без огня. То, что речь идет о дочери пастора, придаст этой истории особую пикантность.

Люди наделены властью судить и осуждать, что бы там ни говорила правоохранительная система, и в народном суде не требуется весомых доказательств. Мне достаточно оборотиться на самого себя. Сколько раз сам я начинал сомневаться, когда подозреваемого освобождали за отсутствием доказательств?

Я продолжал гуглить, но слов и картинок было недостаточно. Я хотел увидеть все своими глазами, постоять на этом месте.

Ульрике я не рассказал, куда направляюсь. Похоже, она глубоко убеждена, что Стелла не имеет ко всему этому никакого отношения. В машину я садился с тяжелым чувством в груди.

На полпути к городу зазвонил телефон – дисплей показал, что это Дино.

– Полиция допрашивала Амину. Нехорошо, что она оказывается замешанной в этом деле.

Он говорил быстро и с необычной жесткостью в голосе.

– О чем они ее спрашивали? – спросил я, но Дино меня не слушал.

– А что, если на медицинском факультете узнают, что Амина втянута в расследование убийства? Это бросает на нее тень.

– Прекрати, Дино! Мою дочь подозревают в убийстве! Не Амину надо жалеть.

На мгновение он замолчал.

– Знаю, знаю. Прости, я просто не хочу, чтобы у Амины были неприятности из-за того, к чему она… не имеет отношения.

Само собой, он не имел в виду ничего плохого. Дино известен отсутствием такта и привычки размышлять перед тем, как что-либо сказать или сделать. Бессчетное количество раз мне приходилось заглаживать на игровом поле его поспешные выпады и резкие слова. Но теперь мне самому было тяжело – мягко говоря.

– Ты хочешь сказать, что Стелла имеет отношение ко всему этому? – спросил я.

– Ясное дело, нет, но ведь речь идет об учебе на медицинском факультете. Амина ничего не знает о том, что произошло в пятницу.

– Но ведь и Стелла об этом ничего не знает!

– Как назло, все это должно было случиться именно сейчас. Не впервые Амина попадает в неприятную ситуацию из-за…

Он не договорил. В этом и не было нужды. Дрожащим пальцем я нажал кнопку сброса.

Поставив машину возле боулинга, я прошел остаток пути пешком. За живой изгородью возле дачных домиков отыскал детскую площадку. От заграждения, поставленного полицией, остался небольшой обрывок сине-белой ленты на фонарном столбе. На площадке какая-то девчушка, хохоча, так раскачалась на качелях, что у нее слетел один сандалик. Ее отец стоял чуть в стороне у горки, раскинув в стороны руки, а младший братишка сидел на самом верху и сомневался, стоит ли ему съезжать вниз.

Рядом с плотной живой изгородью за ними уже возник небольшой мемориал. Фонарики с горящими внутри свечами, розы и лилии, фотографии и открытки с прощальными словами. Крупными красными буквами на черном фоне кто-то написал: «За что?»

Девочка на полной скорости соскочила с качелей, одним движением подхватила и натянула свой сандалик и кинулась к папе с радостным возгласом.

– Тсс! – шикнул он, покосившись на меня.

Я стоял, склонив голову, перед цветами и свечами и молился за упокой души Кристофера Ольсена.

Раньше я видел его лицо лишь на экране компьютера и телефона – несколько фотографий из репортажа и с презентации его предприятия. Теперь я впервые увидел его как человека из плоти и крови, которого другие оплакивали, по которому горевали. На самой большой фотографии он смотрел прямо в камеру – с сияющими глазами и радостно-удивленной улыбкой, словно фотограф застал его врасплох. Смерть особенно остро ощущается, когда видишь, насколько живым был когда-то человек.

Меня охватило чувство тотальной беспомощности. Все казалось таким беспросветным и диким. Незнакомого мне молодого мужчину лишили жизни на этой самой площадке, посыпанной скрипучим гравием. До сих пор можно было угадать, где растеклась кровь.

Кто мог хоть на секунду поверить, что Стелла имеет к этому какое-то отношение? Я снова взглянул на фотографии Кристофера Ольсена. Красивый молодой парень со счастливыми глазами, устремленный в будущее. Чудовищная трагедия.

Я поспешил выйти на тротуар и бросил взгляд на улицу Пилегатан.

Почему эта соседка утверждала, что видела здесь Стеллу в пятницу вечером? Кто она такая и как может быть так уверена в своих показаниях? Если она сознательно лжет, кто-то должен объяснить ей, к чему это может привести.

А если она не лжет? А что, если Стелла и вправду была здесь?

Пройдя чуть дальше вниз по улице, я нашел желтый дом, построенный на рубеже веков, в котором жил Кристофер Ольсен. Взглянул вверх на красивое обрамление окон и элегантные балконы. Потом потрогал дверь подъезда. Она была открыта.

Я не знал, существовали ли юридические основания, мешавшие мне потолковать со свидетельницей. С моральной точки зрения это было, конечно, возмутительно, хоть я и поклялся самому себе не пытаться повлиять на девушку. Мне только хотелось выяснить, что именно она видела. И она должна понять, что Стелла – живой человек, чьи близкие сходят с ума от волнения. Надо объяснить ей, что все это не игрушки. Ей полезно будет увидеть, что существую я.

21

Нетвердой походкой я медленно поднимался по лестнице. Здесь пахло кофе и свежими булочками. Какой абсурд! Как кто-то может стоять у плиты и печь булочки – в такой момент!

На втором этаже