– На месте преступления полиция обнаружила отпечаток обуви, – продолжал Блумберг, почесывая шею. – Такого же размера и с таким же рисунком на подошве, как у Стеллы.
Я сжал руку Ульрики.
– И все? – спросил я. – Единственное доказательство? А при обыске они ничего не нашли?
– Пока рано что-либо утверждать. Некоторые предметы, изъятые из вашего дома, отправлены на анализ в лабораторию.
– Это обычно затягивается? – спросил я.
– Ответ будет получен через несколько дней, – ответил Блумберг. – Сейчас речь идет о помещении в следственный изолятор. Проще говоря, Стеллу будут держать в изоляторе, пока полиция не получит ответа из криминалистической лаборатории. Чтобы человека поместили в изолятор по подозрению в преступлении, многого не нужно.
– То есть достаточно даже отпечатка обуви?
Блумберг взглянул на Ульрику, как бы предполагая, что она должна что-то сказать. Словно в ее обязанности входило объяснять все своему недотепе-мужу.
– Мне кажется, вы должны быть готовы к тому, что ее поместят в изолятор.
Это звучало так, будто нам следовало покориться судьбе. Ужасно. Я взглянул на Ульрику – она молча кивнула. Что происходит?
– Кто прокурор? – спросила Ульрика.
– Йенни Янсдоттер.
– Она – один из лучших прокуроров.
Мне трудно было судить, хорошо это для нас или плохо. Как-то не доводилось углубляться в тексты законов о лишении свободы. Большинство людей, к счастью, никогда с этим не сталкивается. Несмотря на то что я женат на адвокате, мои познания в данном вопросе, мягко говоря, ограниченны. Теперь-то я знаю, как немного требуется улик, чтобы засадить человека за решетку. Сколько раз я слышал прямо противоположное – полицейские с горечью сетовали, что преступника освобождают еще до того, как его успели посадить под замок, общественное мнение стоит на том, что шведская правоохранительная система разваливается и слишком много заботится о правах подозреваемых и осужденных, не принимая в расчет страдания потерпевших и их близких. Раздавались призывы ужесточить наказания, строже обращаться с преступниками. Я сам, работая в тюрьме, не раз думал в таком же ключе. У меня не было повода взглянуть на все это с другой стороны.
– Кроме того, у прокурора есть свидетель. Соседка, – продолжал Блумберг и, подавшись вперед, прочел: – Мю Сенневаль.
Он произнес это спокойным тоном, словно призывая нас смириться. Но ведь он должен быть в ярости! Рваться в бой!
– Свидетельница, – проговорил я, – как она может быть уверена, что видела именно Стеллу? Ведь она ее не знает.
– Она утверждает, что много раз видела ее в «H & M».
– Много раз… – повторил я.
Ульрика толкнула меня в бок.
– Что говорит Стелла?
Блумберг откашлялся и провел рукой по волосам. И снова он заговорил, обращаясь только к Ульрике. С каждой секундой во мне росла убежденность в его некомпетентности.
– После закрытия магазина Стелла пошла с несколькими коллегами в ресторан на Главной площади. Они поужинали и выпили по бокалу-другому вина. Около половины одиннадцатого Стелла покинула ресторан. Все коллеги это подтверждают. О том, куда она направляется, она ни словом не обмолвилась, однако все были уверены, что она сядет на велосипед и поедет домой.
– Но она этого не сделала?
– Сама Стелла говорит, что поехала в сторону «Тегнерс» и зашла еще в несколько баров. Она точно не помнит, где находилась в тот или иной период времени.
Мы с Ульрикой переглянулись. Это совсем не походило на алиби. Скорее, уклончивый ответ, который дал бы виновный. Почему она не приложила усилий, чтобы вспомнить какие-нибудь детали?
– Должна же она вспомнить что-нибудь еще! – воскликнул я. – Неужели нет людей, которые ее видели? Ведь она знает полгорода!
Блумберг посмотрел на Ульрику.
– Что еще известно о времени происшествия? – спросила она. – Эта свидетельница, Сенневаль, слышала крики и шум около часу ночи?
– Верно. В первых отчетах говорится, что все произошло вскоре после часа ночи, но теперь ожидается заключение судмедэкспертизы, прежде чем что-либо будет установлено окончательно.
Ульрика взглянула на меня:
– Если выяснится, что Кристофер Ольсен был убит в час ночи, это будет означать, что у Стеллы алиби.
– Именно, – проговорил Блумберг.
У меня перед глазами замелькали светлые и темные точки.
– И не какое попало, – добавил звездный адвокат с довольной улыбкой. – Все, с кем я говорил, единодушны в том, что ты, Адам, – сама честность.
Я с трудом проглотил ком в горле.
18
Заседание суда началось сразу после обеда. Тысячи раз проходил я мимо здания суда, мимо этого необычного фасада, облицованного плитами из серого сланца с медными элементами и маленькой колокольней перед входом. Впервые я вошел внутрь, и меня заставили вывернуть карманы. Словно распятый, стоял я при входе, пока охранник обыскивал меня металлодетектором. Затем я уселся в коридоре рядом с Ульрикой на скамью, напоминающую кушетку, и стал ждать. В коридоре стоял затхлый запах.
Каждый раз, когда открывалась входная дверь, мы подскакивали, так что охранники дергались, и в конце концов они попросили нас соблюдать спокойствие.
Наконец появилась Стелла, зажатая между двумя мужчинами в униформе. Казалось, она висит в воздухе, как привидение, между двумя широкоплечими конвоирами. В нашу сторону она даже не взглянула. Ульрика кинулась вперед и обхватила ее обеими руками, но охранники ее тут же отогнали.
– Стелла! Девочка моя!
Я протиснулся между конвоирами, чтобы прикоснуться к своей дочери, но один из парней выставил свои бицепсы и преградил мне путь.
– Держись, Стелла, скоро все закончится! – крикнула Ульрика.
Лицо у Стеллы было серое, глаза потухли – было и что-то еще, чего я не замечал у нее раньше. Отчаяние. На ее лице отражалась усталость такого рода, какая бывает только у людей, смирившихся и предоставивших все судьбе или, как в данном случае, системе. Человек словно говорит: «Делайте что хотите». В глазах нет ни единой искорки жизни.
Я встречал людей, капитулировавших перед обстоятельствами. Людей, которые настолько утратили смысл своего существования и волю, что не могут найти энергии даже на то, чтобы покончить с собой.
Когда Стеллу ввели в зал судебных заседаний, я рухнул в лимбус неизвестности. Я словно завис в воздухе, размахивая руками и ногами, в тщетных поисках точки опоры.
Зал заседаний оказался не больше гостиной. Председательствующий перелистывал бумаги, пока мы занимали места на скамьях для публики. Блумберг придвинул Стелле стул, и когда она попыталась сесть, казалось, что она разваливается на куски, части тела больше не были соединены в единое целое, – Блумбергу пришлось поддержать ее обеими руками.
Мы с Ульрикой сидели, вцепившись друг в друга. Наша девочка находилась в пяти метрах от нас, а мы не могли даже дотронуться до нее.
Прокурор вошла на высоких каблуках, заранее возвестивших о ее приближении по всему коридору. Упругие шаги, дорогая одежда, позвякивающие украшения на шее и запястьях, типичное тело гимнастки: невысокая, стройная, тренированная, ноги колесом. На ней были очки в прямоугольной оправе, а волосы на голове аккуратно прилизаны, ни один волосок не выбивался. Разложив свои бумаги на столе
