– Велю жене, чтоб меня в натуральном хоронила, – сплюнул тощий. – А то это просто позорище какое-то. Отрава для земли.
– Жена твоя старше тебя, – заметил не худой и не толстый.
– Старше-то старше, но еще нас всех переживет.
И они потащили костюмного в сторону.
– С ними-то чего будет? – спросил Степан.
– Спалят, – ответил более сведущий водитель экскаватора.
– И их, что ли, пока в кучу?
– В кучу.
Куча росла.
– Слушайте, вы только посмотрите, какая красивая баба была, – позвал вдруг тощий, выныривая из-за могильного памятника. – И фото яркое, словно тридцать лет под солнцем не стояло.
– Ну-ка, поглядим на твою бабу, – отозвался Степан, бросая лопату. А за ним уже потянулись и не худой и не толстый, и экскаваторщик.
– Моя… Кабы у меня такая была, я бы счастливым человеком себя почитал! – вздохнул тощий.
– И вправду хороша! – согласился подоспевший Степан.
И они вчетвером стояли и смотрели на лицо той, которую скоро надо будет вытащить из могилы.
Смотрели и боялись начать копать, чтобы не испортить ожидающим их ужасным зрелищем дивное впечатление волшебства, которым повеяло на них с портрета.
Рыжая, как лиса, прекрасная женщина с огромными глазами словно вытягивала из них дремавшее до срока добро, высасывала улыбки и улыбалась в ответ.
– Колдовство, – сам не зная почему, сказал экскаваторщик.
И как будто сама земля под их ногами поплыла куда-то вниз, а их подхватило волной горячего воздуха, и солнце нежно, не обжигая, выпило пот со лбов и из-под рубах, и запахло хвоей, и захотелось рассыпчатого пирога и холодного кваса, и жизнь показалась лучше, чем она есть, и покойники перестали смердеть из кучи, и было просто необходимо потрепать друг друга по плечу.
– Красавица она была. И умерла такой молодой, – прервал магию не худой и не толстый.
– А звали-то ее как, посмотрите, – поддержал Степан. – Василиса. Василиса Прекрасная. Как в сказке.
– Счастливчиком был ее мужик, – гнул свою линию тощий.
– Нет, – не согласился экскаваторщик. – Он был несчастным, когда ее потерял.
– А может, у нее не было никакого мужика, – предположил Степан.
– Может, не было. А может, и был. Придет сюда с детьми навестить могилку, а могилки не осталось.
И вдруг всем им эта затея с перекапыванием кладбища показалась совершенно дикой и омерзительной.
Потому что других еще можно было трогать, а эту Василису нельзя.
Потому что страшное надругательство это над самой красотой. Над человеческой душой, которая если и существует, то у нее такие же глаза, как у Василисы, и волосы такие же рыжие.
А этим могильщикам уже никогда в жизни не представить душу ни брюнеткой, ни блондинкой, ни шатенкой – она будет являться им только в Василисином обличье.
– Я не буду эту бабу трогать, – сказал Степан и снова сплюнул. – Вы как хотите, а я ухожу.
– Уволят же тебя, – напомнил не худой и не толстый.
– Пусть увольняют, а я ее выкапывать не буду.
– И я тогда не буду, – присоединился к спонтанному бунту тощий. – За такую женщину умереть можно, не только работу потерять.
– Ну вы чудные, – удивился экскаваторщик. – Она же неживая уже. Вон, такая же скелетина, как и остальные на этом участке. Чего за нее умирать-то?
– Не хочешь умирать, живи, – отмахнулся Степан. – А я жить с этим не смогу. Не по мне это.
И с этими словами он развернулся и пошел прочь по той же пыльной дороге, которая привела их сегодня утром не то на кладбищенскую территорию, не то к рубежам собственного важного выбора.
– Постой ты, – окликнул его тощий. – Я с тобой, погоди.
– Ну тогда, прости, и я с ними. Мы всегда одной бригадой, сам понимаешь… – извинился не худой и не толстый перед экскаваторщиком и зашагал за своими напарниками.
– Во дают! – в очередной раз изумился водитель. – Что ж мне, одному, что ли, их всех из земли тягать? Нет, так не пойдет. Пусть начальство новую команду присылает.
И он завел свою хриплую машину и поехал восвояси.
А Василиса продолжала улыбаться. Потому как, что бы ни сделали завтра с ее телом и с ее могильным памятником, а эти славные мужики ее теперь долго не забудут – продлят ей не вовремя оборвавшуюся жизнь.
Глава 19
Кирочкины родители были палеонтологами. Оба. На палеонтологической практике (от разных институтов) они и познакомились.
Когда Кирочка, будучи еще совсем маленькой девочкой, спрашивала их, почему они выбрали именно эту специальность, отвечали они следующее.
Мама говорила, что всю жизнь мечтала найти материальное подтверждение реального существования героев любимых волшебных сказок – ведь не может же быть, чтобы все эти драконы, единороги, кентавры и прочие удивительные существа возникли в народном сознании просто так, не зафиксированные чьим-то зорким глазом.
Папа же говорил, что пошел копаться в земле, чтобы не запачкаться городской жизнью (как это возможно, Кирочка тогда не понимала и упрекала папу в том, что он все перепутал: это земля грязная, и значит, ею-то скорее и можно испачкаться), а потом, когда встретил маму, передумал и тоже стал искать останки драконов.
В последний раз Кирочка видела родителей, когда ей было шесть – в то самое лето они оставили ее у бабушки и поехали в одну из самых волнующих и перспективных экспедиций, которая сулила им настоящее Открытие с большой буквы.
– А вы привезете мне дракончика? – канючила Кирочка, не желая отпускать маму с папой без твердого обещания диковинной компенсации за разлуку.
– Живого? Нет, детка, не привезем.
Кто мог тогда знать, что и они сами живыми не вернутся?
Их засыпало на раскопках, когда халтурно сделанные опоры не выдержали нагрузки и подломились под натиском земли, не желавшей расставаться со своими сокровищами.
Изломанные тела мамы, папы и еще нескольких энтузиастов и чернорабочих были с трудом извлечены из насладившейся отмщением земли и доставлены на родину в закрытых цинковых гробах.
Так их и похоронили. А Кирочке осталось только восстанавливать образ родителей по фотографиям, что, впрочем, не особо помогало, потому что ей все время казалось, что что-то в них не то и не так и что на самом деле те, кто тут изображен, были совсем-совсем другими.
Может, она думала так потому, что фотографии совершенно плоские и не пахнут, а мама для нее всегда была немыслима без ямочки на согнутом локте и без запаха цветочных духов, или пирожков с корицей, или, на худой конец, средства для мытья посуды. И папа тоже всегда привносил с собой табачный дух и особо приятный аромат собственной кожи, который Кирочка чувствовала даже на расстоянии.
Теперь же, уменьшенные до фальшивки размером двенадцать на пятнадцать сантиметров и лишенные возможности насытить воздух своим душистым присутствием, они слабели и исчезали из памяти.
К тому же скоро и бабушка, присматривавшая за Кирочкой, слегла от физических и душевных недугов и быстро отправилась в мир теней на поиски безвременно отобранной у
