– Что такое «брение»? – спросил вдруг сын.
– Это кашица из земли и влаги, – ответил знакомый.
– Так это и меня, что ли, будут плевками лечить? – усмехнулся слепой.
– В том-то и дело, что ему ничего для этого не нужно. Он просто скажет тебе «Гляди!» – и ты увидишь. Ни наложения рук, ни использования каких бы то ни было материалов. Ничего! Только одна его энергия и сила слова!
– Мне кажется, мы зря сюда пришли, – сказал сын.
– Теперь уже глупо было бы уйти, не попробовав.
– Это верно.
И тут как раз дверь смежной комнаты распахнулась настежь, и в проеме показался сам целитель.
Отца поразило, насколько он красив. В возрасте уже, но восхитительно красив.
Сын же на его появление не отреагировал никак – остался сидеть на месте.
– Он не слепой, он может видеть, – диагностировал целитель, не покидая дверного проема и даже не вытаскивая руки из карманов, а продолжая стоять. Так вальяжно, как будто следил за поваром, сервирующим для него обеденный стол.
– Он слепой от рождения! – закричал отец.
– А я говорю, что нет. Он просто не пробовал.
Все трое посетителей – знакомый, отец и сын – замерли от этого властного голоса.
– Ты слышишь меня, якобы слепой? – спросил тот.
– Слышу.
– Так не бойся еще и видеть.
И в это самое мгновение что-то произошло. Острые, как лезвия кинжалов, струи брызнули ему в глаза, так что он отшатнулся и закрыл лицо руками.
– Теперь вы поняли, почему здесь все так тщательно задрапировано? – спросил знакомый. – Яркого света он просто не выдержал бы.
А сын ничего не слышал. Его прекрасный, абсолютный слух отключился совершенно, и он физически ощущал, как ноты, диезы и бемоли плавятся в общий жалкий комок и умирают без следа. Он сейчас не отличил бы до мажор от фа минора. Скрипки от барабана. Уши парализовало. Зато глаза…
– Больно! – воскликнул он.
– Я же велел не бояться, – откликнулся целитель. – Только поначалу будет больно. Потом пройдет.
– Как это возможно? – шептал отец. – Он же не прикоснулся к нему. Даже рук не поднял.
– Могу поднять сейчас, если хотите пожать мне руку.
Но отец вместо рукопожатия схватил протянутую ему длань и поцеловал.
– Веруешь? – спросил знакомый, без стеснения переходя на ты.
– Верую, – сказал отец.
– Папа, эти твои волосы какого цвета? – подошел сын и провел ладонью по отцовской голове.
– Они седые, сынок. Давно уже седые, – сказал отец и всхлипнул.
Глава 17. 2001 год
Операционный стол стал казаться просто огромным, после того как на него положили такого маленького ребенка.
Малыш не спал, а смотрел вверх на яркую лампу. Смотрел, почти не щурясь, словно желтый пронзительный свет ничуть не мешал ему вычленить тонкие полоски на стекле и блестящий каркас из нержавейки. Смотрел, не отрываясь. Смотрел в упор.
Было ему, судя по виду и по медицинской карточке, всего несколько месяцев от роду.
«А уже больной, – с жалостью подумала медсестра. – Такой крошка – и больной!»
Она не понимала тонкостей диагноза, но вместе с остальной хирургической командой готовилась к операции на головном мозге. И разложенные ею на белой ткани инструменты – всевозможные щипцы, шпатели, корнцанги – сегодня казались особенно острыми и агрессивными, несоразмерными головке младенца.
Он же, словно влекомый не по возрасту развитым любопытством, тоже вдруг отвернулся от созерцания лампы и посмотрел как-то вбок, вправо, как раз туда, где она подготавливала шприцы.
«Наверное, шприц звякнул о поддон, вот он и повернулся», – подумала она и сама отвела глаза. Потому что взгляд малыша был уж очень пронзительный, и ей вдруг стало не по себе.
«Он не понимает, что его ждет, и не боится, – продолжала думать медсестра. – Может, он ждет, что ему поменяют пеленки. Или дадут погремушку».
Она знала, что ребенок – сирота, но выглядел он спокойным и ухоженным.
Вроде бы он все время находился в каких-то очень хороших яслях, открытых на деньги того самого благотворителя, который сейчас оплачивает операцию и тем самым спасает ему жизнь.
«Как хорошо, что мир не без добрых людей, – подумала медсестра. – Вот и этому малышу повезло, о нем есть кому позаботиться. А иначе бросили бы его куда-нибудь на помойку. Или умер бы он от своей опухоли в голове где-нибудь в интернате для умственно отсталых».
Хирург между тем уже помыл руки и ждал, что она завяжет ему халат и поможет надеть перчатки.
– Такой маленький, страшно! – сказала она.
– Ничего, не впервой, – успокоил хирург.
– У него что-то опасное?
– Жить будет.
Ну, уже хорошо.
– Готовьте маску, – распорядился материализовавшийся у стола анестезиолог. – Начинаю вводить раствор.
Он схватил маленькую ручку своей большой и волосатой, и сердце медсестры опять сжалось от жалости.
Ребенок тихонько пискнул под иголкой, но не успел расплакаться, а вздохнул и затих.
– Маску, – сказал анестезиолог.
И все пошло своим чередом.
Шаг за шагом, как объясняли в училище. Как значилось в конспектах. Как рисовалось на схемах. Как показывалось на практике. Как успело примелькаться в операционной.
И только в середине операции что-то ее смутило. Потому что было не по учебнику и не по логике вещей.
Вместо того чтобы вырезать опухоль или
