Глава 9. Во владениях Архангела

Несмотря на то, что стоял октябрь, по земле вовсю мела позёмка. Шипя паром и марая снег сажей из пыхтящей дымом трубы, паровоз дотянул состав до перрона и остановился, скрипя тормозными колодками. Из трёх прицепленных вагонов-теплушек высыпал народ. Часть рабочих, выведя лошадей, принялись запрягать их в сани. Остальные переваливали груз из товарных вагонов на гужевой транспорт. Оставив инженера наблюдать за выгрузкой, Столыпин и Стас решили проехать вперёд и дожидаться каравана на месте.

— Так, замёрзнете же, господа, — убеждал их Александр. — Там ведь деревенька небольшая.

— Ничего, Саша, — хлопнул его по плечу Стас. — Ты, главное, первым делом стройматериалы отправь. А строителей на месте наймём. Здесь зимой работу не найти, а при такой зарплате мы без людей не останемся. Балаганов они себе за несколько дней наставят и обустроят. Сосо, поможешь господину инженеру людей найти?

Джугашвили спокойно кивнул.

— Ну, а теперь, поделитесь со мной, — когда лошади уже бойко бежали по улицам Архангельска, спросил министр. — Что за кота в мешке вы мне в подшефные сосватали?

— Это не кот, Пётр Аркадьевич, это целый леопард. Как минимум, — пошутил опер, мысленно прикидывая — как ему убедить упрямого компаньона.

— Шутки шутками, но, всё же?

— Этот человек — беглый революционер, большевик.

— Вы с ума сошли, милостивый государь? — после секундной паузы холодно осведомился Столыпин. — Руководить рабочими стратегического, без преувеличения, предприятия, вы хотите поставить большевика? Или я чего-то не понимаю?

— Да, — спокойно ответил Стас. — Именно этот человек принесёт на этом месте наибольшую пользу. Это не просто большевик, и не просто революционер. Иосиф Джугашвили в нашей истории тридцать лет руководил Россией. Он принял голодное, разрушенное, истерзанное войнами государство, превратив его в мощную индустриальную державу, с которой считался весь мир. Таких людей лучше иметь друзьями, чем врагами, не правда ли? Или я чего-то не понимаю?

Лицо бывшего премьера побагровело. Видно было, что он сдерживается лишь усилием воли.

— М-да, — вымолвил он, наконец. — Воистину, нет предела вашим сюрпризам. А Александр? Этот-то, хоть, обычный инженер? Или тоже какой-нибудь принц крови или, упаси, Боже, будущий премьер-министр при его величестве Иосифе Первом, или какой он там был?

— Нет, — мотнул головой Стас, — тут, в чистом виде, слепой случай. Правда, сюрприз тоже есть — его папа ювелир. И, вполне возможно, доверенное лицо «Де Бирса».

— Чёрт бы вас побрал! — не сдержавшись, выругался Столыпин.

Демонстративно подняв воротник, он отвернулся, глядя на лес, растущий вдоль дороги.

— И что, никаких сомнений в душе? — повернувшись, он пристально глядел прямо в глаза. — А не проще этому будущему императору пулю в лоб пустить?

— Есть сомнения, Пётр Аркадьевич, и немалые, — негромко сказал Стас. — Но и ставки высоки. Убрать такую фигуру с доски, это как Наполеона выкрасть перед Аустерлицем. А уж в свой лагерь притащить — и подавно.

Тут Стас лукавил, конечно. Знай Столыпин его истинные планы, он бы ему самому пулю в лоб всадил, никак не иначе. При всей широте его взглядов был он, всё-таки, ярым монархистом. И поделать с этим ничего нельзя — Пётр Аркадьевич таких компромиссов не признавал. И его можно было понять.

Поневоле вспомнишь крылатую фразу Черчилля о том, что демократия — наихудший строй, если не считать всех прочих. Стас, успевший от души нахлебаться «дерьмократии» в прошлой жизни, тоже, совершенно искренне, пришёл к выводу, что монархия лучше. Если бы не одно большое «но»!

Демократия, при всех её отвратительных «достоинствах», имеет одно существенное отличие от монархии — она не передаётся половым путём.

Говоря образно, демократия — это как женитьба по любви или по необходимости, но какое-то подобие выбора, всё-таки, есть. А монархия — это когда ты уже рождён женатым и изменить ничего нельзя. Постепенно познавая мир, узнаёшь вдруг, что эта толстая противная дочка соседа, которую ты на дух не переносишь — твоя будущая супруга. И спасти вас может только смерть — её или твоя.

Конечно, здорово было бы, если бы эта дочка оказалась красавицей и умницей, но. В общем, монархия — это лотерея. И Николай II Романов — не тот приз, ради которого покупают билетик. Стас убил уйму времени, расспрашивая Столыпина о царе. Тот рассказывал охотно. Иногда с теплотой, иногда с досадой, но это уже имело значение постольку — поскольку. Слушая его, опер, с каждым его словом понимал всё отчётливей — этот самодержец обречён.

Будучи хорошим, порядочным, в общем-то, человеком, Николай свет Александрович был, тем не менее, полным мудаком. И это совершенно не оскорбление, а чистой воды диагноз. Причём, по одной простой причине — твёрдые правила хороши в границах адекватности. Если они пошли вразнос со здравым смыслом, жди беды. Потому что, пробираясь через ночной лес, человек должен сознавать — тот факт, что он, вроде как, «царь природы», не может быть известен хищникам. А если ты, решив, что царю всё можно, прёшь через этот лес с факелом и песней, стоит ли осуждать медведя, который книжек не читает?

Именно твёрдая убеждённость последнего Романова в том, что он самодержец и протчая, протчая, и привела его в Ипатьевский подвал. Нельзя же, ну, физически невозможно быть всевластным самодержцем и, одновременно, порядочным человеком. Это, если хотите, антиномия чистейшей воды!

Либо ты твёрдой рукой ведёшь свою страну к той цели, которую ты для неё поставил, либо ты сам живёшь по нерушимым правилам, вгоняя сам себя в какие-то рамки. Из которых, заметим между прочим, выход нередко ведёт в какой-нибудь подвал, или на плаху, кому как повезёт. В этом трагедия всех великих правителей — поклонники указывают на те высоты, которые ими достигнуты, а противники, брызжа слюной, на то количество отрубленных голов, которые остались валяться на дороге к светлому будущему. При этом, они начисто игнорируют — чьи это головы и за какие такие заслуги их от тела отделили.

От любого правителя народ ждёт не безупречного поведения, а конкретного результата — хорошей жизни. Это непреложная истина и пусть бросят камень те, кто считает, что благополучие его страны для него не так важно, как то, чтобы правитель был непременно просвещённым и гуманным.

Большинству нормальных