Карат первым делом забрался под душ. Вода в номере и холодная, и горячая, надо пользоваться благами цивилизации, пока они есть.

Уже вытираясь, услышал, как кто-то бешено колотит в дверь. Насторожившись, обвязался полотенцем, взял со стола двуствольный обрез, взвел курки, встал сбоку от косяка, спросил:

– Кто?

– Да открывай ты уже! Задрал! Сколько можно ждать?!

Открыв, пропустил внутрь Шуста и кота, которого тот держал в руках.

Товарищ, сбросив недовольно мяукнувшего Гранда на пол, плюхнулся на продавленное кресло и буркнул:

– Ну извини, не знал, что тебе помыться приспичило. Стучу-стучу, а ответа нет. Я уже напрягаться начал.

– Зачем Гранда притащил? Он по кошкам пройтись хочет, по глазам заметно, что горит желанием внести свой вклад в местный генофонд.

– Да кастрацию ему тупыми ножницами, а не кошек. Сам разве не видишь, что за место?

– Стаб как стаб. Уж точно не хуже Кумарника.

– Да неужели?! А это ничего, что в Кумарнике я мог бухим под столом валяться и ни один споран из кармана не пропадет. Тут дела совсем другие, тут, Карат, пропадет все, с карманами вместе.

– А с виду не скажешь, что такие порядки.

– Уж поверь моему богатому жизненному опыту – именно такие. Один урод уже на Гранда таращился. Говорил, что кот, мол, красивый.

– Купить предлагал?

– Смешной ты человек, Карат. Зачем покупать, если украсть можно?

– Когда воруют, не светятся с вопросами.

– Ты думаешь, он только на кота мылился? Да он справки издали наводил, чтобы до последней нитки обобрать. Такая это публика.

– Ну и что ты ему ответил?

– Да пока я вежливые слова подбирал, он за Диану заикнулся. Мол, красивые глаза у девочки. Блин, Карат, сколько ей можно говорить, чтобы при людях без темных очков не показывалась?!

– Шуст, это ведь девочка.

– Да что ты говоришь, а всегда думал, что она мальчик. К чему ты это ляпнул?

– К тому, что ты много знал девочек, которые прятали самую привлекательную деталь своей внешности?

– Ни одной. Но не надо мне тут, это не оправдание. Переговори с ней по-плохому, сурово, тебя она быстрее послушает, чем меня.

– А с тем что?

– Ты о чем?

– Не о чем, а о ком. О том типе, который вопросы по коту и Диане задавал.

– Да ничего. Сказал ему, что если еще раз рядом замечу, одним недоумком в Улье меньше станет.

– Всего-то?

– А что мне было делать? Убивать? Да тут таких кадров половина поселка, если не три четверти. Гнилое место, зря мы здесь остановились. Я сказал Диане закрыться и дверь подпереть. Но думаю, мало это, надо всем в одной комнате залечь. Украдут малую, запросто украдут.

– Она умеет с такими проблемами разбираться.

– Ага. Но только не в тех случаях, когда спящей врежут по голове, а потом обколют крутой химией. Девочка с фиолетовыми глазами в таких краях – это хорошие бабки. Одно радует, что утром сваливаем.

– Не сваливаем.

– Не понял?

– Да тут… – Карат, вздохнув от перспективы долгого разговора, был вынужден присесть и чуть ли не слово в слово пересказал последнюю беседу с Бабником.

Шуст, внимательно выслушав, покачал головой:

– Я хотел тебе предложить бахнуть по триста грамм.

– И что?

– Не, даже не уговаривай, теперь не предложу. Теперь сухой закон у нас. Вокруг происходят до того непонятные дела, что придется записываться в трезвенники. С трехсот грамм, конечно, не окосеешь, но лучше не рисковать даже по мелочам.

– Я тут знаешь о чем подумал? Может, это за тобой что-то висит?

– Ты в том смысле, что это в честь меня такие кружева плетут?

– Ну сам прикинь расклады. Я здесь никому неинтересен настолько, чтобы интриги разводить. Диана – тем более, она почти с нулевой биографией. Остаетесь ты и кот. Гранд, мяукни, это ты кому-то сильно интересный? Не мяукаешь? Значит, поставлю на Шуста.

– Да ты что? Прям вот так возьмешь и поставишь? А если я скажу, что за мной такие хвосты волочиться не могут?

Карат пожал плечами:

– Тогда у нас все без изменений. Как ничего не знали, так и не знаем.

– Эх, говорил я тебе, не надо с ними связываться.

– Вообще-то ты говорил, что килдингам верить надо.

– Ты бы еще в окно это проорал, а то не весь гадюшник услышал мое мнение. Да мало ли что я говорил? Своей головой думать надо, хотя бы иногда. Я не люблю непонятные дела, а о таком Пастор не предупреждал.

– Подозреваю, это спонтанно получилось. Мы оказались вовремя там, где им надо. И что-то за нами висит такое, что они используют. Кого-то на нас приманивают.

– Кого?

– Это ты у меня спрашиваешь?

– Нет, блин, у кота.

– Да я понятия не имею. Ты, Шуст, с первого дня меня знаешь. Не мог я таких хвостов на себя понацеплять, не было у меня возможности.

– Поверь на слово, чтобы такую мощную движуху создать, надо кому-то отдавить трехметровую мозоль на самом любимом пальце. Я таких мозолей даже не видел ни разу, так что меня к этому не приплетай.

– Это было всего лишь предположение. Я думал вслух.

– Ты подумай о чем-нибудь другом. Поумнее. Знаешь, давай не станем показывать, что у нас нервишки гуляют. Спать завалимся строго по своим комнатам. Но будем по очереди дежурить. В конце коридора есть выход во весь торец на балкон, где кресла для курильщиков. Вот там я подежурю первую половину ночи, а ты вторую.

– Да я сутки не спал, если сейчас залягу, поднимать из пушки придется. Лучше давай первую половину я, а потом уже отосплюсь.

– Лады. Тогда я схожу насчет ужина почву прозондирую, а ты дуй к Диане, насчет ношения темных очков втык ей сделай. Ну и намекни, что спать здесь можно только одним глазом.

Странно, но, несмотря на нервирующую поездку и долгое время без сна, Карат ощущал себя бодрым как никогда. И это при том, что расселся в низком плетеном кресле с далеко откинутой спинкой, что настойчиво провоцировало вырубиться. Прям чудеса какие-то. Может, местный душ обливает такой водицей, которая напрочь снимает усталость?

Нет, это и впрямь волшебство. А может, дело в малоподвижном образе жизни последних дней. Все ездил да ездил, почти не работая ногами. И даже за баранкой почти не приходилось сидеть, – другие возили.

На поселок давно опустилась ночная тьма. Местные, дабы не возбуждать лишний раз зрительные рецепторы тварей, с освещением не перебарщивали. По всему периметру слабо просматривались непонятно для чего зажигаемые красные огоньки, от которых толку никакого. На все улочки и переулки несколько слабеньких огоньков, да кое-где полоски сияют, пробиваясь в щелях металлических ставен и неплотно прикрытых дверей.

Пацифизм здесь если и присутствует, так исключительно в названии. Дома укреплены так, что каждый, в случае прорыва, может использоваться как самая настоящая укрепленная огневая точка. И на ночь их приводят если