У входа правдолюбец отряхнулся от снега и прошел по коридору в крохотную комнату, где было относительно тепло. Он накидал в железную бочку щепок, запалил костер и закрыл эту пародию на печь крышкой, куда была приделана жестяная труба, утопавшая в потолочной дыре.
– Ну же! – нетерпеливо сказал Кайоши. – Что это за книга, Такалам? Как вы ее назовете?
Но провидец больше не говорил. Он пожевал вяленого мяса и устроился в спальном мешке на меху, а через несколько минут, когда Кайоши уже надоело ждать, вскочил и испуганно огляделся.
– Кто здесь?!
Провидец обернулся, но никого не увидел.
– Ох! – Такалам схватился за голову. – Ох. Как больно… – и тут же удивленно вскинулся. – Кто ты?! Т-ты один из мертвецов, спасших меня?! Что ты хочешь сказать мне?!
Кайоши слушал звенящую тишину, но ничего не мог в ней различить. А вот Такалам что-то понял, и глаза его округлились.
– Кто ты? И почему… я не должен это бросать? – спросил он полушепотом.
Сердце предательски заколотилось. Провидец тут же проснулся и ощутил, что лицо, укутанное шарфом, замерзло, а из носа течет вода.
«Вот оно как, – подумал Кайоши, глядя на волны океана, поедавшие густой снегопад. – Это был Ри. Он пришел в день, когда Такалам решил все бросить. А может, он давно за ним наблюдал, но не показывался до того момента. Значит, я увидел их первую встречу… Книга… Хотел бы я знать, что в ней написано».
– Каёси-танада-а, – осторожно шепнул Осита.
– Ох! Что ты подкрадываешься, как лиса к яйцам?
– Я не подкрадывался! Я тут давно стою! Жду, пока вы проснетесь. Капитан просит разрешения отдать команду чистить палубу и стряхивать снег с парусов. Они уже как мешки повисли. И на мачты много налипло. А ветер пока хороший, угля сэкономим на своем ходу, машиной лишний раз можно не дымить. Капитан давно уже просит, но я вас будить не стал и даже не отряхивал, поэтому вы, Каёси-танада, похожи на сугроб.
– Я увидел, что хотел, теперь пусть шумят, – сказал Кайоши. – И хватит хрюкать у меня за спиной!
* * *Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар, г. Медук,
4-й трид 1020 г. от р. ч. с.
Дорри не хотел жить в доме, где нет Сиины и Астре и где о них стараются не вспоминать из-за слез Яни, которая вечно липнет к предателю, и бесполезного Рори. Если бы у Дорриана была такая же сила, как у них… Если бы только он чуточку повзрослел.
Когда все разбредались по делам, в мазанке не оставалось ни души, но другие старались этого не замечать. Пустовало место Астре на подоконнике, и Сиина не возилась по хозяйству, встречая каждого улыбкой и запахом еды. Не было Иремила.
Дорри так скучал по ним, он так скучал. Он не пытался забыть, что они есть, и ему было страшно не найти их весной. Чужаки заняли целых два места, как будто заполнили собой то, что предназначалось не им, и Дорри не мог этого простить. Генхард притащил к ним угрюмого незнакомца, а тот прислал, наверное, самого болтливого мальчишку Медука в их дом. Худшего сплетника, который тем и зарабатывал, что сдавал всех вокруг. И его, конечно, приняли. Не могли не принять. Теперь каждый день жизнь семьи висела на волоске, приходилось еще больше держать язык за зубами, чтобы не сболтнуть лишнего, а с Шиви это было почти невозможно – он трещал, как заведенная погремушка из тех, что Дорри видел в «Лавке механических штуковин» возле площади.
– А ты куда идешь? – спросил мальчишка, не успел правдолюбец выйти за порог.
Он таскался за ним всюду, как Яни за Генхардом, и сколько бы Дорри ни пытался остаться в одиночестве – не отлипал. Вот бы вырасти мрачным и сильным, как «соахийский брат». С ним и заговаривать лишний раз боялись, а Дорри никто не брал в расчет. Все только поучали его, будто он котенок, который вот-вот в углу нагадит. Это у Марха язык хуже шила, пусть лучше за ним следят. Никому, кроме Иремила, не позволено наставлять Дорри, никому, кроме Астре, нельзя ему приказывать. И никто не смеет его трогать. Никто, кроме Сиины. Только ей можно. Старшая сестра никогда не обидит и не ударит. Такова ее Цель. Остальным нельзя доверять.
Дорри пробыл в семье порченых не так долго, чтобы открыться им целиком. Два года в тепле и заботе – малый срок против десяти лет побоев, голода и ненависти. Скорлупа еще не сошла до конца, а единственные люди, способные осторожно снять ее, погибли или ушли далеко. Так далеко, что и за трид не добраться.
Но весна уже стояла у порога. Морозные дни то и дело прорывала оттепель. Сугробы таяли, а дороги расчищались и высыхали. Скоро Дорри вернется в настоящий дом – к Астре и Сиине. Наверное, только Марх его понимает. Он тоже любит Сиину, но не как сестру, а как невесту. И он тоже считает дни и молится солнцу, чтобы зима отступила скорее.
– Ты к воротам, да? – обрадовался Шиви, прыгая на одной ноге и напяливая подранный ботинок. – Вестник посмотреть? Я с тобой!
– Я тебя побью, если не отстанешь!
Кто-то подошел со спины и влепил Дорри не больную, но чувствительную оплеуху. Мальчик обернулся, готовый врезать обидчику, и осекся.
– Сиины на тебя нет, – процедил сквозь зубы Марх. – Совсем без нее дикой стал. Возьми лопоухого и вместе идите, а то шастаешь как волк-одиночка, того гляди выть на сопках начнешь.
Мальчик вжал голову в плечи и молча побрел в сторону калитки. Шиви, резвый, как таракан, засеменил следом, и сказать ему ничего было нельзя. Если Марх рассердится, то не возьмет Дорри с собой к Зехме. Не надо ему перечить, даже если зубы от злости скрипят.
– Дорриан, Дорриан, ты – вонючий дуриан! – весело распевал Шиви.
– Заткнись, Шивил!
– И колючий, и пахучий! Дорри – дуриан вонючий! – не унимался мальчишка.
– А ты… лопоухий! – не выдержал правдолюбец, ввязываясь в словесную перепалку. – Сам в два раза меньше меня, а уши, как у той мартышки из разъездного зоопарка!
– Фу-у-у, ты даже ругаешься не обидно! – ехидно прищурился щербатый Шиви. – А уши у меня большие, чтобы шапка хорошо держалась! Аха-ха! Дорри-Дорри-Дорриан, ты – вонючий дуриан!
Шивил принялся скакать вокруг правдолюбца, распевая дразнилку.
– А дуриан – это фрукт соахийский! – пояснил он. – Вонючий-превонючий! А ты и не зна-аешь! И не знаешь!
И не знаешь! Дорри-Дорри-Дорриан, ты тупой, как истукан! А вот батька мне из Соахии привезет такой!
– Размечтался, – фыркнул Дорри. – Батька твой, наверное, где-нибудь в канаве помер. Кому ты нужен такой вшивый и вредный?
– Родной, может, и помер! – надулся Шиви, шлепая по лужам. –