— Господи, ну и марафон! Никогда в жизни не видел, чтобы столько знакомых и соседей так злоупотребляли спиртным. Где проведет ночь Джордж?
— Он мне не рассказывал. А Харриет не сказала?
— Нет.
— Наверное, ее до такой степени поглотило твое внимание, что она обо всем позабыла.
Росс довольно захихикал.
— Я славно повеселился.
— Заметно.
— Пристойно и благочинно. Я все еще твой любящий супруг. Заметь это. Часа на два я позволил себе чуточку порезвиться. Просто рождественский порыв.
— Рождественский порыв? Просто потрясающе! Но я полагаю... кажется, да, в июне будет тридцать два года, как мы женаты. Это долгий срок. И тут вдруг на тебя накатило настроение, которого раньше я за тобой не замечала. Целовать первую попавшуюся женщину и увиваться за женой заклятого врага. Матерь божья, я все думаю — это и впрямь нечто новое, или ты страдал все эти годы, тоскливые тридцать два года, скрывая от меня свои странные порывы?
— А вот ты, конечно же, не флиртовала, не позволяла увиваться за собой, как ты называешь, ни Вэлу Вивиану, ни жениху дочери Кристоферу Хавергалу, ни Гарри Бичему и лейтенанту Лейку.
Демельза сплюнула, как будто к языку что-то прилипло.
— Меня поражает, что ты заметил все, чем я занималась! Ты что, загибал пальцы на руке, отсчитывая моих собеседников, а другой рукой неуклюже шарил по корсету Харриет? Да это... это возмутительно...
— Что возмутительно?
— Что ты возлагаешь вину на меня, когда своим поведением вызвал шепотки по всему залу. Почему это я...
— Вина — неверное слово, — возразил Росс, — и я бы вызвал на дуэль любого, кто попытается доказать, что у меня было не рождественское настроение, а иные мотивы...
— Что ж, меня ты не вызовешь на дуэль, хотя могу поспорить, я стреляю не хуже тебя!
— Разве что стрелами из бумаги...
— Ты поцеловал... На скольких людей ты нацеливал свои стрелы из бумаги? Ты поцеловал...
— Да, я поцеловал мать Амадоры, Клоуэнс, Морвенну, саму Амадору и Харриет! И... и я двадцать раз поцеловал бы тебя, если бы у меня получилось к тебе приблизиться в такой давке.
— Красивые слова, но...
— Да, и я повторю их много раз. Я великолепно провел вечер и еще надеюсь, что мы хоть на несколько часов вздремнем. Уже сегодня мне надо поехать в Труро.
Демельза села на кровать.
— Какая она?
— Кто?
— Египетский бог, ты еще спрашиваешь!
— Мне понравился ее корсет, он затянут туже твоего. Ну хорошо, раз уж в столь поздний час мы решили это обсудить, то она... мне нравится. Она непростая штучка. Не забывай, я не поругался с Джорджем ни разу за весь вечер. Разве это не достижение? Разве не этого тебе хотелось больше всего? Мир на земле и доброжелательность к мужчинам.
— А также доброжелательность к женщинам? Я видела, как он наблюдает за тобой. Наверное, Харриет получит нагоняй.
— Совершенно уверен, она сама разберется.
— Когда ты отплясывал с ней, то я поневоле вспомнила, сколько бед случилось из-за твоей любви к его первой жене.
Росс медленно сел рядом с ней на кровать.
— Да, Боже мой. Но то чувство было очень и очень глубоким и серьезным. А это пустяк. Озорство. А кто вообще посадил нас вместе за обеденным столом?
— Амадора, наверное, она же не знает нашу историю.
Росс взял ее за руку. Демельза хотела высвободиться, но потом передумала. Поочередно он легонько прикусил каждый ее палец.
— Все прекрасно, — сказала Демельза.
— Знаю.
Они помолчали. Затем Демельза сказала:
— Тот портвейн не так хорош, как наш.
— Почему всегда говорят «весенняя лихорадка»? Почему не «рождественское безумие»?
— Ты уже назначил ей свидание?
— Иисус Милосердный! Я же сказал, что это ничего не значит.
— В деревне пойдут слухи.
— Ну и пусть. Меня тошнит от сплетен. Тошнит от этой деревни, хотя я не уеду отсюда ни за какие коврижки. Поцелуй меня.
— А это вряд ли.
— Ты истощена после тридцати двух лет брака?
— Предложи это как-нибудь в другой раз, а не после того, как успел потискать разных женщин.
— Какое к черту тискать! Я тебе не Хью Бодруган!
— Если поразмыслить, то сходство значительное.
Легкое подрагивание кровати свидетельствовало, что Росс либо икает, либо хохочет.
— По правде говоря... — начал он.
— Ох, вот это уже звучит лучше!
— По правде говоря, на приеме мне пришло в голову, что есть смысл подавить старую вражду. Через пятьдесят все так же будут приливы и отливы, прямо как сейчас, все так же будет дуть ветер и палить, а мы все уйдем — или почти все. Стиснув зубы, я мог бы пожать руку Джорджу.
— Но вместо этого ты подлил масла в тлеющие угольки, тиская его жену.
Он склонил голову на плечо Демельзы, не такое уж приветливое.
— Мне кажется, Белла великолепна, — отозвался Росс.
— Получается, ты совершенно переменился на ее счет.
— Отличная мысль — кстати, кто это придумал? — отличная мысль сыграть «Танец цветов». Хотя бы его я станцевал с тобой!
— Ну да.
Как раз перед полуночью трио музыкантов дополнилось двумя барабанщиками, и когда часы пробили двенадцать, они заиграли «Танец цветов». Танец идеально соответствовал танцевальной площадке, поскольку вереница людей как раз двигалась вокруг огромного стола, танцоры трижды подпрыгивали, а потом трижды кружились. Круг за кругом заканчивался стуком и грохотом больших барабанов. Это длилось почти двадцать минут, а когда музыка вдруг завершилась на финальном ударе, все остановились, тяжело дыша — взмокшие, улыбаясь и смеясь друг над другом.
— Гениальная мысль, — повторил Росс. — Наверное, Джеффри Чарльз придумал.
— Да.
— Теперь Белла не орет, — продолжил Росс. — Так что я переменил мнение. Она не напрягается. Голос звучит
