Эмер шла за воронами, как следуют логике сновидения. Продралась сквозь кусты и низкие ветки и оказалась у пруда для лодочных моделей. Там она увидела, как вороны усаживаются на скульптурную группу “Алиса в Стране чудес” на северной стороне. Все страньше и страньше[110], подумала Эмер. У основания скульптуры отдыхала пожилая парочка.
Эмер села на скамейку из тех, что овалом опоясывали пруд, и наблюдала, как в темноте возникает все больше старичков. Подобно зомби, они стекались к Алисе и прикасались к бронзовой скульптуре, как к религиозной святыне. Луна нынче вечером светила ярко, угнездилась на высоком потолке натащенных ветром облаков, и возникал почти стробоскопический эффект. Старики сгрудились – в точности как вороны. Эмер попыталась пересчитать их – двадцать, а теперь уже и тридцать. Огляделась по сторонам, какие-то еще люди шли мимо, но это жутковатое сборище у ног Алисы никто, казалось, не замечал.
На плечо Эмер опустилась рука. Напугало до усрачки – уж так Эмер сосредоточилась на происходившем перед ней. К Алисе подошел еще один человек. Эмер узнала заляпанные хлопчатобумажные брюки и шаркающую походку.
– Пап? – окликнула она.
Старик замер спиной к Эмер, а затем повернулся. Так и есть – Джим Ганвейл. Казалось, он погружен в транс. Взгляд у него сместился, словно старик пробовал переключить его с очень дальнего расстояния – с самой вечности – на Эмер. Улыбнулся и коснулся полей воображаемой шляпы.
– Лох-Дерг, – проговорил он, а следом, заметив ее растерянность, добавил: – Красное озеро[111]. – И продолжил ковылять к Алисе.
Эмер поискала взглядом Джинь, но сиделки нигде не было. Интересно, не с ума ли я схожу, подумала Эмер, но как понять, заехали у тебя шарики за ролики или нет? Разве уверенность в том, что ты не псих, не есть некий возможный знак, что на самом деле наоборот? Был у нее в колледже на третьем курсе эпизод, когда ей пришлось провести Рождество в лазарете. Значит ли это, что у нее есть “история психических расстройств”? Это вот так выглядит?
Тот эпизод приключился на почве расставания с парнем – парень оказался неверен Эмер – и не свойственного для Эмер всплеска “четверок”, а значит, эпизод был “ситуативным”, в мире причин и следствий понятным и даже “здоровым”. Тогда это был урок. Исключение, подтверждающее правило. Но когда исключения накапливаются и из них получается новое правило, относительно которого старое делается новым исключением? Вот это недавнее постоянное сновидение, невнятное, неотвязное сожаление, – и срыгивание для вороненка, бля – казались более загадочными и систематическими. Когда он случается, такой миг, – когда весы опускают тебя в Психвилль, ты перестаешь приглядывать за собой и своей чокнутостью и спасаешь пять-шесть котов и енота – для компании своему ручному ворону?
Но чувства у Эмер слишком обострились, они не могли ее подводить. Она ощущала все вокруг, вдыхала запах травы и терпкой стоячей воды в пруду, видела луну и различала на ее поверхности лицо, всегда казавшееся ей ошарашенным, словно луна глядела со своей неспешной орбиты на Землю, как водители притормаживают, когда едут мимо аварии на дороге. Каждая длинная ночь была новой, неспешно развертывавшейся катастрофой.
Может, Эмер было одиноко, а может, слишком многое не сбылось, а может, она чересчур настойчиво искала волшебства, – но чокнутой она не была. Покамест. И видела только что, как ее отец, погрязший в старческом слабоумии, вошел один ночью в парк. Надо хорошенько держать себя в руках.
Пожилая компания бродила возле скульптуры – неловко, трудно, по-стариковски. Эмер услышала, как закаркал и взлетел Корвус. Черная птица направилась на север, стая пристроилась следом. Постепенно, словно древние утята, за ними двинулись и старики. И прилежно, едва ли не с почтением, туда же пошла Эмер.
Царь драконов доставляет
Компания стариков, слитная масса под летевшей стаей воронов, двигалась с медлительностью исполинской медузы, смутно колыхалась по парку на север. Амебный организм выбрался на Верховую тропу и пополз вверх вдоль мостиков и опасных берегов к Беговой тропе вокруг водохранилища.
Эмер держалась в тени, чтобы не мозолить никому глаза. Наблюдала, как Корвус сел на чугунно-стальной шестифутовый забор, ограждавший воду. На южном краю водохранилища фонтан за спиной у ворона забил сильнее, проливным дождем окатил стариков, сбившихся в кучку на Беговой тропе.
Вода подействовала на стариков мгновенно – и оздоровительно. Подобно диким зверям, они стали перебираться через забор и нырять в водохранилище. Эмер ни разу в жизни не видела в этой воде ничего живого, если не считать стойких городских крякв и навеки отлученных от моря чаек. Ее отец тоже перелез через забор, сбежал с двадцатифутовой насыпи и нырнул в черную воду с изяществом человека на полвека моложе.
Эмер сделала несколько шагов, теперь она была всего в пятидесяти ярдах от водоема, но крупный толстый ворон злобно закаркал на нее, и она остановилась. Казалось, птица не хочет, чтобы Эмер приближалась. Эмер огляделась – не видит ли все это кто-нибудь еще, но вороны, пикируя, отгоняли посетителей парка подальше, словно пернатые телохранители.
Водохранилище еще в 1860-е было выкопано в сланце тысячью ирландцев иммигрантов. Старики плавали в застойных водах, словно потрепанные седые олимпийцы, но шума никакого не производили. Зрелище напоминало старые мюзиклы с интерлюдиями балета в воде, включенные без звука, в черно-белых красках ночи. Брызги фонтана, запущенного в 1917 году и способного выбрасывать воду на шестьдесят футов в высоту, летели все выше и гуще, и теперь из них возникали фигуры, силуэты, подобные тем, какие рисуют фейерверки.
Старики в воде принялись перестраиваться, слепляться и заниматься любовью как единое целое – бурлящее, бушующее, залитое луной нечто, собранное из разрыхленных временем тел, что скользили друг по другу, как седые угри в ведре (такой у Эмер возник образ), но очаровательнее, если не сексуальнее. Отца в этом оргастическом организме ей отыскать не удавалось. За это она, вероятно, была благодарна, потому что не знала, готова ли смотреть, как ее старенький отец-маразматик, трудяга католик Джимми Ганвейл творит непристойности в формате ААП[112] с каким(и) – то посторонним(и) в водяной ретрооргии Базби Беркли[113].
Брызги, подсвеченные луной, превратились в очертания дракона. Предававшаяся утехам толпа молельщиков принялась стонать. “Царь драконов”, – нараспев произносили они. А еще “Лох-Дерг” – эти слова сказал ей отец.
Допущенная воронами-охранниками, на Беговой тропе появилась та самая кавалькада азиатов – доставщиков на
