Меня зовут Игорь Валерьянович Бигус. Я очень плохо помню своих родителей и свое детство. Да и имя мое мне известно лишь только потому, что во внутреннем кармане пиджака, в целлофановом пакете оказался паспорт с моей фотографией. Меня подобрала в акватории Черного моря рыболовецкая шхуна под флагом Турции. По словам очевидцев, я был  одет в легкий летний костюм, спасательный жилет, изо рта торчал свисток. Я был грустен и без сознания.

Уже позже выяснилось, что за 3 дня до моего чудесного спасения потерпел крушение французский круизный лайнер "Tsarine  des champs". Однако, в списке пассажиров моей фамилии не значилось. Доставлен в Одессу, где и прохожу лечение в данный период в областном психоневрологическом диспансере. Нет-нет, вы не подумайте... Врачам вкупе с моим организмом достался редкий вид амнезии. И если кто-то хочет открыть миру глаза на это диво и написать кандидатскую, что ж... я-не против. Былые события приходят фрагментами, ничем не связанными между собой, и иногда представляются одним днем моей жизни. Часто утром, просыпаясь в палате, я отчетливо вспоминал что-то из своей жизни и стремился в ординаторскую, чтобы  рассказать об этом Льву Николаевичу( мой лечащий врач). Прослушав несколько историй, Лев Николаевич посоветовал мне их записывать, это должно усилить воспоминания и наполнить их деталями. И пусть вас не смущает, что эти события сильно разбросаны во времени. Себя я нахожу молодым, крепким и умелым. Все эпизоды моей жизни прошу считать правдивыми, все персонажи существующими. А склонность моего характера к приверанию лишь только приукрасит  возможную серость отдельного эпизода. Врачи меня любят и считают здесь "за своего", часто перечитывая мои истории студентам.

       Итак, перед глазами 1918 год. Я тогда присматривал за животными в цирке. Мой день начинался рано и был насыщен неприятными запахами. Животина-это вам не парфюмерная лавка товарищества "Брокаръ и Ко". Работал я, не покладая рук, за что и был жалован нашим директором Афанасием Ассыловым. Он был большим мужичком, сажень в плечах и добрый сердцем, даром, что  наполовину удмурт. Работы хватало всегда, особенно накануне и после представлений. А нынче цирк жил жизнью, полной радужных ожиданий. И вот почему.

       Позавчера красные ушли из нашего Ижевска перед наступающий армией Колчака. Улицы города были пустынны и можно было услышать как по мостовой у далекого завода цокают копыта лошадей, запряженных в экипажи. Одинокие дамы открывали окна своих домов навстречу весне и некогда бравым офицерам царской России. В город ехали деньги и остатки былого великолепия. А это значило, что в ресторанах будут лить шампанское, а женщин водить под руку в цирк. В такие моменты  Афанасий Ассылов  становился красным и счастливым, а мне полагался дополнительный рубль в неделю.

        Я проводил в своем зверинце весь световой день, а иногда оставался и за полночь, по сему неудивительно, что все мои друзья находились здесь. Цирковой жеребец Ей-Ей особенно любил, когда я с ним разговаривал, и жаловался мне на "неподражаемую наездницу мадам Андрэ"  и ее дикость в обращении с хлыстом. Тогда я тер ему спину щеткой, а он благодарно в ответ улыбался. Иногда я ему волок сахар, он причмокивал и обнажал свои белые зубы. Мне казалось, что он не любит спать стоя. Ей-Ей часто вздрагивал, просыпаясь, когда под тяжестью сна сгибалась его правая передняя нога. И всегда виновато опускал голову, когда я лопатой убирал за ним. В соседней просторной клетке на особом положении находилась сука французского бульдога Кира Зверская. Она выступала в цирковом номере вместе с клоунами братьями Череповецкими. И история ее попадания в наш цирк заслуживает особого внимания.

        Некогда баронесса фон Штиль, жена известного промышленника и миллионщика, путешествовала со своим супругом по России. Жажда инвестировать привела их в наш заводской город. И пока муж занимался вопросами бизнеса, его супруга скрашивала свой скромный досуг как могла. И уже спустя два дня по приезду, пошли слухи, что она действительно могла. Проведя четверо стремительных суток в Ижевске, баронесса, прощаясь с Афанасием  Ассыловым, сунула своего французского бульдога ему в руки и сказала на ломанном русском: "Это Вам на долгую память, в благодарность за прекрасную атмосферу и дивный промышленный воздух Вашего уютного городка. Пускай она своим присутствием напоминает Вам обо мне". Затем ее губа дернулась, она закрыла половину лица воздушной белой перчаткой и быстро ушла. Ассылов стоял красный, мял подол своей рубахи рукой и смотрел в пол. Во второй он держал в руках дивной породы собаку. В подслушанном разговоре Афанасия с управляющим я узнал, что стоила она целое состояние. На собрании Ассылов сказал, что зовут ее Кира Зверская, и теперь она будет работать в нашем цирке.

Как я уже сказал раньше, у Киры было особенное положение. Ее клетка была заметно больше остальных и по требованию директора должна была быть идеально чистой. Я мыл ее (Киру) дважды в неделю, она смешно чихала и норовила лизнуть мой палец. Кира снисходительно относилась к соседству со стройным жеребцом и настороженно реагировала на заигрывания гусей из клетки напротив. Ела она хорошо и много, поэтому была упитанной и неуклюжей. Каждый раз перед выступлением я должен был ее наряжать в цирковой костюм. Так, шаг за шагом, на Кире появлялось белое жабо, плетеные лапти на каждую лапу. Ее спину я оборачивал куском позолоченной ткани с пришитыми мелкими монетами. Такой французско-удмуртский костюм был придуман братьями Череповецкими и имел успех у разношерстной публики. Кира хрюкала и сопротивлялась, но, поскольку не обладала спринтерскими способностями, быстро сдавалась, безвольно раскинув лапы. Свою работу я строго осматривал, ставил собаку на лапы, говорил одно известное мне слово на французском: "Magnifique!!!",- и крестил на православный лад. После этого я отдавал Киру одному из братьев и, когда начиналось представление, мог немного отдохнуть.

       В этом году май выдался теплым, и я выбежал на задний двор, чтоб с удовольствием вдохнуть аромат распустившейся сирени. Два куста благоухали на целый двор, очищая мои ноздри от запаха навоза. Я обнял высокие ветки куста и закрыл глаза, представляя себя в дорогом костюме в салоне мадам Рюззо. В моем воображении вокруг  носились белоснежные девицы и подкидывали свои надушенные платки в воздух, наполняя салон сказочным ароматом. Из моих мечтаний меня вернули на задний двор два голоса, в одном из которых я узнал голос Афанасия Ассылова. Голоса доносились из-за большого куста и имели тон заговорщицкого характера. Не имея должного воспитания и по