Крепко задумался Шаховский, и было от чего задуматься. Это же надо – на самой украйне его воеводства зело непонятные людишки явились. И что прикажете с этим делать? А почему прежний воевода – Аргамаков Василий не сказал ему об этом? Почему Бекетов, воевода мой, не говорил мне об этом? И тут его осенило. Измена!
Не зря слышал он о подарке царском Бекетову, о коем гутарили казачки. Поэтому и молчит атаман, всё сходится – в сговоре они с людишками ангарскими. Опальный боярин сам чувствовал измену, не хуже ищейки, чувствующей лисицу. Вот отпишет он сибирскому воеводе о найденной измене в недавно принятом воеводстве – и будет ему прощенье. Выйдя из светёлки, он чуть не споткнулся о ноги спящего на лавке десятника. Шаховский разбудил его, пихнув сонного казака красным сапожком.
– Проснись, Матвейка, подлец, всё бы дрыхнуть тебе да от службы увиливать! Иди до Петра Ивановича да скажи, что воевода велел идти к нему сей же час!
Провожая его тяжёлым взглядом, Степан Иванович думал о том, как вести с атаманом разговор и не стоит ли кликнуть пару стрельцов в помощь. А то удумает атаман противиться да учнёт руками махать, а одному воеводе с ним не совладать.
Шаховский вошёл в горницу, где на лавках храпели служилые стрельцы, пришедшие вместе с ним из Тобольского городка. Тихонько разбудив двоих более дюжих, он, посулив по денежке, поднялся с ними в свою светёлку.
– Хлопцы, токмо всё, что вы здесь услыхаете, то тут и оставите. Не вздумайте болтать средь людишек, а то пожалеете!
– Что ты, воевода, окстись! Нешто совсем к нам доверия нету?
– Ну и добро, хлопцы.
Шаховский, сев за стол, кивнул стрельцам на лавку у двери. Те молча сели, оглядывая светлицу воеводы. Скоро вошёл и Бекетов, а сунувшемуся было следом за атаманом казаку воевода крикнул:
– А ты куды, пёс! Не звал я тебя.
Бекетов хмуро посмотрел на Шаховского и спросил:
– Пошто звал посредь ночи, Степан Иванович? Али случилось чего?
Стрельцы меж тем заметно подобрались.
– Может, и случилось, Пётр Иванович, да токмо вот опричь Бога то никто не знает.
– Не понимаю речи твои, воевода. Прямо говори, что надо.
– Почему не сказывал мне о людишках ангарских? Ведаешь ли то, о чём покаяться должон, али утаивать будешь?
– Да что ты несёшь…
– В сговоре ли с ними и какую крамолу в сердце своём носишь?
– Да ты сдурел вконец, что ль, воевода? Столь окаянные речи вести? Об людишках ангарских отписали мы с прежним воеводой, Василием Аргамаковым, на Москву, царю нашему, самодержцу! Ты же сидел в Тобольске, в приказной избе, ведать о том должон!
– В прошлом годе я в Тобольске обретался, то верно. Но средь писем из Енисейского острожка опричь ясачных да приказных вашего не было!
– Думаешь, я лжу тебе сказываю?!
– И не думаю, а знаю то крепко, оттого и говорю тебе оное.
Бекетов недобро сверкнул глазами из-под густых бровей. Ничего не ответил, лишь сжал кулаки до побелевших костяшек да зубами скрипнул от злости нахлынувшей за слова наговорные. Стрельцы, почуяв момент, вскочили с лавки, ожидая приказа. Пётр Иванович, резко обернувшись, гневно выпалил им:
– Что, сукины дети, вскочили, аки гадом ужаленные? Небось, заплатил вам воевода за дело собачье? Ишь, резвые какие!
– Ты, атаман, не ярись. А лучше сказывай, куда подарок от ангарских людишек запрятал? Пошто не кажешь его нам? – глаза воеводы блеснули алчным огоньком.
– Не твоё то дело, воевода! – тихо, еле сдерживая готовую вырваться наружу диким зверем злобу, ответил Бекетов.
– Нонче же моё дело уже. Измена! Вяжи его, хлопцы!
Стрельцы разом накинулись на атамана.
Матвей, увидев Шаховского, который с напряжённым лицом ожидал Бекетова в компании двух дюжих стрельцов, тут же смекнул, что привёл атамана в заранее продуманную воеводой ловушку. А услыхав сквозь дверь разговор на повышенных тонах атамана с воеводой, уверился в своём предположении. Он метнулся во двор, чуть не налетев на мирно дремлющего пса, а затем побежал в полуземлянку, где храпел его десяток.
– Братцы! Воевода нашего атамана хочет под крамолу подвести, ужо и стрельцов своих привёл, дабы Петра Ивановича повязать, да в поруб кинуть! Да просыпайтесь же, атамана выручать надо!
Казаки сонно потягивались, не сразу поняв, о чём крик.
– Матвей, ты погоди. То дела воеводские, не нашего ума это.
– Верно, а то и нас подпишет под крамолу…
Своего десятника поддержало лишь четыре казака, что, обувшись, сразу пошли на двор.
– Пошли ужо, Матвей, о чём мочно с ентими пентюхами гутарить, квашня!
Десятник, схватив свой шестопёр, выскочил из полуземлянки, оставив казаков в полном недоумении переговариваться меж собой.
Первого стрельца Бекетов, пригнувшись, встретил плечом, тут же ударив опешившего противника кулачищем в нос, добавив с другой руки в челюсть. Тот, промычав нечто, завалился на лавку. Второй, однако, даром времени не терял, обрушившись на Бекетова с другой стороны, нанося мощные удары своими кулаками. Вылез из-за стола и Шаховский, тут же бросился на атамана и массой своего тела завалил того на дощатый пол. Падая, оглушённый Пётр Иванович с размаху приложился затылком о сундук, стоявший у окошка и теперь лишь вяло выставлял руки, чтобы уберечь голову от наносимых ударов.
– Вот я тебе, погодь токмо, – прорычал первый стрелец, вытерев рукавом кровавую юшку из разбитого носа.
Он вытащил из груды тряпья, лежащей в углу светлицы, шёлковый шнурок, намереваясь связать Бекетову руки, и, повернувшись спиной к двери, направился к продолжающейся свалке. В это время сзади неслышно отворилась дверь, и Матвей, заглянув в комнату воеводы, мгновенно оценил ситуацию. Решительно войдя в светлицу и перекинув шестопёр в другую руку, он с ходу залепил оглянувшемуся на звук открываемой двери стрельцу по носу, от чего тот, взвыв и отшатнувшись, бросился было на казака, но, увидев шестопёр на замахе, тут же отскочил к окошку. Указав казаку из своего десятка шестопёром на стрельца, обливающегося кровью из совершенно разбитого носа, Матвей со вторым казаком направился к закончившейся уже драке. Он с испугом увидел лежащего навзничь атамана с разбитой головой и лужей тёмной крови, натёкшей из нескольких ран.
Шаховский, тяжело дыша, поднимался
