— Она просила вам передать… — Служанка даже побледнела слегка и начала запинаться. — Эссари Ибри… просит вас о встрече. Сегодня. Сейчас.

Ибри просит меня о встрече.

Первым порывом было отказаться, что я, разумеется, и сделала бы, если бы передо мной стояла Мэррис. Но она была умна и не стала говорить со мной лично, а какой смысл отказывать служанке?

Новости о Ибри до меня не доходили, я знала, что она жива — и только. Этого мне было более чем достаточно, но сейчас, когда служанка о ней напомнила, в сознании вспышкой мелькнула мысль: если Сарр так тяжело перенес яд тархарри, каково ей? Наверное, это не должно было меня волновать, равно как ее дальнейшая участь и ее судьба, но меня не отпускало. Отчасти потому, что Ибри оказалась разменной монетой в руках нэри Ронхэн, желающей отомстить мне.

Во многих государствах на ментальные игры с сознанием людей смотрели сквозь пальцы, поэтому не наделенные принципами иртханы творили, что хотели. Превращали людей в послушных марионеток, заставляя исполнять свою волю. Нисколько не заботясь о том, какую опасность несет в себе ментальное воздействие: некоторые сходили с ума сразу, другие сводили счеты с жизнью, когда осознавали, что с ними произошло.

Во времена правления отца на землях Ильерры за такое полагалась таэрран, но после того, как Горрхат пришел к власти, все изменилось. В Даармархе, насколько я знала, тоже существовало наказание: шаэррнар — огненные плети, шрамы от которых оставались на всю жизнь. Вот только разве могло это утешить мать, лишившуюся сына или дочери? И много ли находилось свидетелей рядом с теми, кто хотел скрыть следы?

— Так что мне передать эссари Мэррис?

Служанка явно боялась, несмотря на то, что гарем распущен и Мэррис вскоре покинет дворец, ее по-прежнему остерегались. Характер у нее был не самый легкий, а еще она отличалась хорошей и долгой памятью. Поэтому ей и не хотели приносить дурные вести, например, мой отказ.

— Ничего. — Я бросила короткий взгляд на стынущий травяной напиток и шагнула в арку. — Пойдем.

Девушка вздохнула с явным облегчением и последовала за мной. В комнате отдыха к нам присоединилась вторая моя спутница, а в коридоре — хаальварны. Мы снова шли бесконечными коридорами, и лишь оказавшись в крыле наложниц, я сбавила шаг. Сейчас здесь было пусто и очень тихо, не звучали больше девичьи голоса, не доносился чей-то негромкий смех, шуршание туфелек по камню или шелест расписных одежд. Когда мы пересекали знакомый зал, я бросила взгляд на прайнэ. Задвинутый в угол, инструмент молчаливо застыл в ожидании прикосновения.

Почему-то именно это заставило меня внутренне содрогнуться: как долго они провели здесь, все эти девочки? Сколько лет ждали хотя бы взгляда или знака явиться к Даармархскому?

Эта мысль неожиданно вызвала желание что-нибудь расколотить. Да хоть тот же прайнэ, вместо этого я расправила плечи и снова пошла быстрее.

«Мы вырастили дочь, к которой ни один мужчина не подступится», — с улыбкой сказала мама, когда я заявила, что не собираюсь выходить замуж и сама смогу справиться с драконами.

Мне тогда было восемь.

«Мы вырастили дочь, которая себя уважает», — ответил отец и подхватил меня на руки.

Правда, тогда он считал, что я никогда не покину Ильерру и буду под его защитой. А потом под защитой Сарра, кого бы из знати Ильерры я ни выбрала себе в супруги.

Комнаты Ибри отличались от моих бывших лишь цветом интерьера — дымчато-золотым, как рассвет над океаном. В распахнутые настежь окна врывался ветерок, играющий легкими занавесями, по полу были разбросаны подушки. Совсем недавно на таких же рядом со мной сидела Аннэри.

Усилием воли прогнала от себя мысли о девочке.

— Ждите здесь. — Это относилось к хаальварнам, когда навстречу нам из спальни вышла Мэррис.

— Я знала, что ты придешь, — сказала распорядительница.

Она не утратила своего лоска, и темная кожа по-прежнему была в идеальном состоянии. Равно как и волосы: тугие, блестящие, собранные в высокую прическу. Наложницам полагалось ходить с распущенными, но Мэррис могла укладывать волосы как ей вздумается.

— Поэтому передала мне просьбу через Фиру?

— Именно поэтому. — Пухлые губы растянулись в улыбке, которая тут же погасла.

Присмотревшись, я увидела залегшие в уголках красиво очерченного рта складки и даже морщинки между бровей (видимо, в последние дни ей доводилось хмуриться слишком часто).

— Ибри еще очень слаба, — негромко произнесла она. — Поэтому будь к ней снисходительна.

— У моей снисходительности есть границы, Мэррис.

Не дожидаясь ответа, шагнула в спальню. Оставляя за спиной распорядительницу, служанок и хаальварнов.

Колыхнулись шелковые волны штор.

Среди подушек и покрывал на огромном ложе Ибри казалась совсем крохотной и хрупкой. Бледная, с огненными пятнами на щеках и огромными глазами, она повернулась ко мне, стоило только приблизиться. Сейчас одеяла были сбиты в сторону (наверное, у нее снова поднялась температура), и под тонкой сорочкой отчетливо выступал животик. Стараясь не думать о том, что именно здесь был зачат этот ребенок, спокойно встретила ее взгляд.

Она попыталась улыбнуться, но губы искривились.

— Можешь злорадствовать, — выдохнула Ибри. — Ты победила, Теарин Ильеррская.

Имя мое она словно выплюнула.

— Я здесь по твоей просьбе, Ибри. Не забывай.

— Разумеется. Будь ты на моем месте, я бы тоже не отказалась на тебя взглянуть.

Вскинув брови, развернулась и направилась к двери, когда в спину мне ударило торопливое:

— Не уходи. Пожалуйста. Прости, я сама не знаю, что говорю… Теарин, мне нужна твоя помощь!

Должно быть, на последних словах я все-таки замедлила шаг, потому что Ибри заговорила еще быстрее, пусть и сбивчиво:

— Он… Витхар не позволит мне остаться, и я не смогу защитить своего малыша. Мой ребенок… от него избавятся, потому что он станет первенцем, потому что он будет мешать детям законной жены. Избавятся, несмотря даже на то, кто его отец.

Все это она выпалила на одном дыхании в тот момент, когда я уже почти отвела рукой стеклянные шторы, прикрытые тяжестью портьер со стороны комнаты отдыха. Но сейчас обернулась и на сей раз резко и быстро пересекла комнату,