рыбачит во время прилива. А он темная рыбка…

– Простите?..

– Видите ли, – очень тихо произнес отец Браун, теребя пуговицу и рассеянно глядя на зеленые волны, мерцающие в последних лучах заката, – видите ли, я пытался поговорить с ним по-дружески, не слишком насмешливо, понимаете? Он ведь сочетает древнейшие профессии ловца и проповедника. Кажется, я упомянул текст, где говорится о ловце человеков, это само собой напрашивалось. Запрыгивая на свой насест, он ответил мне странно и грубо: «Что ж, я по крайней мере ловлю мертвецов».

– Боже мой! – воскликнул сыщик.

– Да, – сказал священник. – Меня удивило, что он сболтнул это просто так, к слову, чужому человеку, играющему с детьми на песке.

После некоторого молчания собеседник его воскликнул:

– Неужели вы думаете, что он связан с убийцей?

– Я думаю, что он мог бы пролить на него какой-то свет, – ответил отец Браун.

– Нет, это выше моего понимания, – сказал сыщик. – Не могу поверить, что кто-то может пролить свет на это дело. Бурлящий водоворот в кромешной тьме, как тот, куда он… упал. Чепуха какая! Крупный мужчина исчезает, словно мыльный пузырь! Никто не мог… Послушайте! – Он замер внезапно, глядя на священника, который, все так же не двигаясь, теребил пуговицу и наблюдал за игрой волн. – Что вы имеете в виду? На что вы там смотрите? Неужели вы… можете это объяснить?

– Было бы лучше, если бы это осталось бессмыслицей, – тихо сказал отец Браун. – Что ж, если вы спрашиваете напрямик – да, я думаю, что объяснить могу.

Наступила долгая тишина, затем сыщик с необычной резкостью произнес:

– А вот идет из отеля секретарь покойного. Мне пора. Пойду поговорю с этим вашим безумным рыбаком.

– Post hoc propter hoc[15]? – спросил священник с улыбкой.

– Видите ли, – резко, но искренне ответил сыщик, – я не нравлюсь секретарю и не могу сказать, чтобы он мне нравился. Он задал кучу вопросов, которые не привели ни к чему, кроме ссоры. Возможно, он ревнует, что старик позвал кого-то другого, а не удовольствовался советом своего элегантного помощника. До свидания.

Он повернулся и стал с трудом пробираться по песку к тому месту, где эксцентричный проповедник уже сидел в своем морском гнезде. Сейчас, в зеленых сумерках, он походил на огромного полипа или ядовитую медузу, закинувшую отравленные щупальца в светящееся море.

А в это время священник безмятежно глядел на столь же безмятежного секретаря. В этой толпе он был заметен издали благодаря какой-то клерикальной опрятности и строгости одежды. Ничуть не желая принимать чью-либо сторону в конфликте, отец Браун почувствовал, что ему, скорее, понятны предубеждения частного сыщика.

Внешность Энтони Тейлора была под стать костюму. Его красивое лицо выражало ум и твердость. Он был бледен, черные волосы спускались чуть ниже, чем принято, словно предвещали бакенбарды. Губы он сжимал сильнее, чем их обычно сжимают. Единственное, что могло бы оправдать легкую неприязнь отца Брауна, очень уж странно звучит – священнику померещилось, что секретарь разговаривает ноздрями. Он плотно сжал губы, и крылья носа обрели от этого особую живость, словно Энтони Тейлор и живет, и общается, сопя и принюхиваясь. Как ни странно, этому ничуть не противоречило то, что речь его оказалась быстрой, как пулеметная очередь. А вот к его элегантности такая манера не подходила.

Начал он с ходу:

– Как, никаких тел на берег не вынесло?

– Ни о чем таком не сообщали, – ответил отец Браун.

– Значит, нет гигантского трупа в шерстяном кашне? – спросил мистер Тейлор.

– Нет, – ответил отец Браун.

Мистер Тейлор снова сжал губы, но презрительно подрагивающие ноздри так хорошо передавали его мысли, что их можно было назвать красноречивыми.

Когда он опять открыл рот после нескольких вежливых и пустых фраз, произнесенных священником, то сообщил отрывисто:

– Вот инспектор. Наверное, искал кашне по всей Англии.

Инспектор Гринстед, смуглый человек с седой эспаньолкой, обратился к отцу Брауну гораздо вежливее, чем секретарь.

– Я подумал, что вам будет интересно, – сказал он, – мы не обнаружили никаких следов человека, похожего по описанию на того, кто покинул пирс.

– Или, точнее, не покидал, – заметил Тейлор. – Служащие пирса никого не видели.

– Что ж, – ответил инспектор, – мы обзвонили все участки, держим под наблюдением все дороги, так что ему не уехать из Англии. Мне, по правде говоря, кажется, что он не мог убежать этим путем. Судя по всему, его нигде нет.

– Его никогда нигде и не было, – произнес секретарь, и резкий голос прозвучал как выстрел на пустынном берегу.

Инспектор удивился, но лицо священника понемногу прояснилось, и он спросил с чуть напускным равнодушием:

– Вы хотите сказать, что это миф? Или, может быть, ложь?

– А!.. – ответил секретарь, втягивая ноздрями воздух. – Наконец это пришло вам в голову!

– Это первое, что пришло мне в голову, – сказал отец Браун. – Это первое, что приходит в голову, когда вы слышите от незнакомого человека историю о странном убийце на пустынном пирсе. Попросту говоря, вы думаете, что бедняга Мигглтон и не слышал, как кто-то убил миллионера. Может быть, вы думаете, что он сам его убил.

– Что ж, – сказал секретарь, – Мигглтон кажется мне опустившимся и жалким человеком. Есть только один рассказ о том, что произошло на пирсе, и сводится он к исчезнувшим великанам, прямо как в сказке. Даже в его изложении эта история не делает ему чести. По его собственным словам, он провалил дело, клиента убили в нескольких ярдах от него. Видите, он признает, что он – дурак и неудачник.

– Да, – произнес отец Браун. – Я очень люблю людей, признающих себя дураками и неудачниками.

– Не понимаю, – огрызнулся секретарь.

– Наверное, – задумчиво добавил отец Браун, – я потому люблю их, что столько дураков и неудачников себя такими не признают.

Помолчав, он продолжил:

– Но даже если он дурак и неудачник, это не доказывает, что он лжец и убийца. И вы забыли, что есть одно объективное свидетельство, подтверждающее его историю. Я имею в виду письмо, где миллионер рассказывает о кузене и о вендетте. Если вы не докажете, что документ поддельный, вам придется признать, что Брюса преследовали, и у преследователя был свой мотив. Собственно говоря, мотив этот известен.

– Я не совсем понимаю вашу мысль, – сказал инспектор.

– Дорогой мой, – сказал отец Браун, от нетерпения впервые проявляя фамильярность, – у всех в известном смысле был мотив. Если принять во внимание, как нажил Брюс свои деньги, и если принять во внимание, как большинство миллионеров наживают деньги, кто угодно мог совершить такой естественный поступок – сбросить его в море. Наверное, у многих это вышло бы едва ли не автоматически. Почти всем это рано или поздно должно было прийти в голову. Мистер Тейлор мог это сделать.

– Что? – перебил мистер Тейлор, раздувая ноздри.

– Я мог это сделать, – продолжал отец Браун, – если бы меня не удерживало почтение к моему начальству. Любой, кроме глубоконравственного человека, мог испытать такой соблазн. Кому не захочется так просто решить социальную проблему. Я мог это сделать, вы могли это сделать, мэр или пирожник могли это сделать. Единственно, на мой взгляд, кто не стал бы этого делать, – частный сыщик, нанятый Брюсом за пять фунтов в неделю и не получивший еще ничего.

Секретарь помолчал с минуту, потом фыркнул и произнес:

– Если в письме и впрямь есть такое предложение, разумеется, лучше проверить, не подделка ли это. Мы ведь даже не знаем, не выдуман ли весь рассказ. Этот субъект и сам признает, что исчезновение его