человек стал призраком, увитым гнусными водорослями, вывеска кабачка – человеком на виселице, а сам кабачок – темным подводным пристанищем мертвых моряков. Однако отец Браун избрал самый быстрый способ разогнать эти кошмары ослепительным светом, который был загадочней тьмы.
Прежде чем зашло солнце, что-то вернулось в ее жизнь и еще раз ее перевернуло. Она едва догадывалась, что именно об этом тоскует, пока внезапно, словно сон, к ней вернулось старое, знакомое и все же непостижимое и невероятное. Роджер Рук бежал по дюнам, но еще когда он был точкой в отдалении, она увидела, как он изменился. Пока он приближался, она разглядела, что его темное лицо освещено улыбкой и радостью. Он подошел прямо к ней, как будто они не расставались, обнял ее и сказал:
– Слава Богу, теперь я могу заботиться о тебе.
Она едва поняла его и услышала, как сама спрашивает, почему он так счастлив.
– Понимаешь, – ответил он, – я узнал плохие новости.
Все заинтересованные лица, включая тех, кто не выказывал интереса, собрались на садовой дорожке, ведущей в дом, чтобы претерпеть формальность, теперь уж и вправду формальную. Юрист собирался прочитать завещание и дать кое-какие советы. Кроме него, здесь были инспектор, вооруженный прямой властью, и лейтенант Рук, неприкрыто заботившийся о своей даме. Одни были несколько озадачены при виде высокого врача, у других вызвал улыбку приземистый священник. Харкер крылатым Меркурием вылетел к воротам, встретил всех, привел на лужайку и бросил, чтобы подготовить прием. Он обещал через секунду вернуться, и все, видевшие, как он носится, словно заведенный, вполне этому верили, но пока что в растерянности топтались на лужайке.
– Он словно в крикет играет, – сказал лейтенант.
– Он огорчен, – сказал юрист, – что закон не поспевает за ним. К счастью, мисс Крэвен понимает наши профессиональные трудности. Она заверила меня, что доверяет моей медлительности.
– Хотел бы я, – внезапно сказал врач, – так же доверять его быстроте.
– Что вы имеете в виду? – спросил Рук, нахмурившись. – По-вашему, Харкер слишком прыток?
– Слишком прыток и слишком медлителен, – сказал загадочный врач. – Я знаю как минимум один случай, когда он действовал не так быстро. Чего он шлялся полночи вокруг пруда и кабачка, прежде чем инспектор нашел тело? Почему он встретил инспектора? Почему он надеялся встретить инспектора именно там?
– Я не понимаю вас, – сказал Рук. – Вы думаете, что Харкер лжет?
Стрейкер молчал. Седой юрист рассмеялся угрюмо и безрадостно.
– Я ничего против него не имею, – сказал он, – даже благодарен, что он с ходу стал учить меня моему делу.
– А меня – моему, – сказал инспектор, только что присоединившийся к ним. – Это не важно. А вот если намеки доктора Стрейкера что-нибудь значат, это важно. Прошу вас говорить яснее. Возможно, я должен немедленно допросить его.
– Вон он идет, – сказал Рук.
Бдительный секретарь вновь показался на пороге.
И тут отец Браун, который помалкивал и скромно держался в хвосте, чрезвычайно всех удивил – пожалуй, особенно тех, кто его знал. Он не только поспешно вышел вперед, но и повернулся ко всей компании почти угрожающе, словно сержант, останавливающий взвод.
– Стойте! – почти сурово сказал он. – Прошу у всех прощения, но совершенно необходимо, чтобы я первый поговорил с Харкером. Я должен ему сказать то, что я знаю и, думаю, не знает никто другой. Это предотвратит весьма прискорбное недоразумение.
– Что вы имеете в виду? – спросил старый юрист.
– Я имею в виду плохие новости, – ответил отец Браун.
– Послушайте, – с негодованием начал инспектор, но поймал взгляд священника и вспомнил странные вещи, которые когда-то видел. – Если б это были не вы, я бы сказал, какая наглость…
Но отец Браун был уже вне досягаемости и через секунду погрузился в беседу с Харкером. Они походили перед домом, потом исчезли в его темных глубинах. Спустя минут десять отец Браун вышел один. К их удивлению, он не выказал желания вернуться в дом, когда туда наконец вошли все прочие. Он уселся на шаткую скамейку в лиственной беседке, раскурил трубку, праздно глядя на зазубренные листья и слушая птиц. Никто так сердечно и так терпеливо не любил безделья.
Он был погружен в облако дыма и облако раздумий, когда парадная дверь снова распахнулась и несколько человек кинулись к нему. Первыми были дочь адмирала и ее молодой поклонник. Лица их озарило изумление, а лицо инспектора Бернса, поспешавшего за ними, словно слон, сотрясающий парк, горело от возмущения.
– Сбежал, – воскликнул лейтенант. – Уложил вещи и сбежал. Выскочил в заднюю дверь, перемахнул через ограду и был таков. Что вы ему сказали?
– Какой ты глупый! – нервно вскричала Оливия. – Конечно, отец Браун сказал, что все открылось. Никогда бы не поверила, что он такой негодяй!
– Так, – сказал инспектор, вырвавшись вперед, – что же это вы натворили? Чего ради меня подвели?
– Чем же я вас подвел? – осведомился священник.
– Упустили убийцу! – заорал Бернс, и голос его грянул громом в тихом саду. – Помогли ему бежать! Я, дурак, дал вам предупредить его, – и где он теперь?
– Да, я помог в свое время нескольким убийцам, – сказал отец Браун и для точности добавил: – Как вы понимаете, не в убийстве.
– Вы же все время знали, – настаивала Оливия. – Вы сразу догадались, что это он. Это вы имели в виду, когда говорили о том, как нашли тело, это имел в виду доктор, когда сказал, что отца мог невзлюбить подчиненный.
– То-то и оно! – негодовал инспектор. – Вы знали еще тогда, что он…
– Вы знали еще тогда, – говорила Оливия, – что убийца…
Отец Браун печально кивнул.
– Да, – сказал он, – я еще тогда знал, что убийца – мистер Дайк.
– Кто? – спросил инспектор и замер средь мертвой тишины, которую прерывало лишь пение птиц.
– Мистер Дайк, поверенный, – пояснил отец Браун, словно учитель, толкующий что-то совсем простое младшему классу. – Тот седой господин, который собирался читать завещание.
Они стояли, глядя на него, пока он тщательно набивал трубку и чиркал спичкой. Наконец Бернс овладел голосом и яростно разорвал душную тишину.
– Господи, почему?.. – начал он.
– Ах, почему? – задумчиво сказал священник и поднялся, попыхивая трубкой. – Что ж, пора сообщить тем из вас, кто не знает, одну новость. Это большая беда и злое дело, но не убийство. – Он посмотрел прямо в лицо Оливии и очень серьезно сказал: – Сообщу вам дурную весть коротко и прямо, потому что вы достаточно храбры и, пожалуй, достаточно счастливы, чтобы ее пережить. Сейчас вы можете доказать, что вы сильная женщина. Да, сильная, но никак не богатая.
Все молчали, он объяснял:
– Деньги вашего отца, к сожалению, пропали. Их растратил седой джентльмен по фамилии Дайк – он, к моему прискорбию, мошенник. Адмирала он убил, чтобы тот не открыл, что его ограбили. Разорение – единственный ключ не только к убийству, но и к прочим тайнам. – Он пыхнул трубкой и продолжал: – Я сообщил Руку, что вы лишились наследства, и он ринулся помочь вам. Он замечательный человек.
– Да ладно вам, – сердито сказал Рук.
– Он истое чудище, – сказал отец Браун с хладнокровием ученого, – он анахронизм, атавизм, пережиток каменного века. Если хоть с одним варварским предрассудком ныне совершенно покончили, так это с честью и независимостью. Но я встречал столько мертвых предрассудков… Рук – вымирающее животное. Он плезиозавр. Он не хотел жениться на девушке, которая может заподозрить в нем корысть. Поэтому он был так угрюм и ожил только тогда, когда я принес ему добрую весть о разорении. Он хотел работать для своей жены, а не жить у нее на содержании. Какой ужас, не правда ли? Перейдем к более приятной теме – Харкеру. Я сказал ему, что вы лишились наследства, и он в панике ринулся прочь. Не будем слишком строги.
