Через два дня ровно в девять утра я стоял у Национального архива пропавших. В Гайд-парке поднимался зимний туман, а сквозь облака пробивалось холодное металлическое солнце. Прошло полчаса, и я уже был готов все бросить, когда увидел крошечную фигурку, едва заметную среди черных деревьев. Это была она. Я наблюдал, как девушка переходит дорогу и приближается к каменным ступенькам.
Наша встреча прошла в полной тишине.
Мы молча подошли к двери, где я заплатил за вход. Освещенный коридор вел нас через гулкие своды вдоль центрального зала с мраморными статуями величайших людей викторианской и эдвардианской эпох. Вот и еще одна часть здания, которую мы прошли, спускаясь глубоко в подвал. Теперь мы находились под Гайд-парком. Воздух стал затхлым и спертым. Конец коридора терялся в тусклом свете, и пока мы шли, от дверей с обеих сторон нас звали призрачные голоса. Я чувствовал, что Беатрис нервничает: в какой-то момент ее рука сжала мою в надежде на поддержку. Конечно, я тоже беспокоился, но изо всех сил старался казаться невозмутимым.
И вот мы нашли комнату № 149.
Из одной мрачной комнаты в другую, из дальнего космоса в туннели Лондона. Вот вопрос – каким будет результат этого путешествия?
Я повернул Беатрис лицом к себе и посмотрел ей в глаза. Мне очень нужен был этот последний взгляд на призрак, поселившийся внутри нее. Потребовалось всего мгновение для того, чтобы взгляд молодой женщины затуманился и возникли сияющие глаза Аделаиды. Она появилась из глубин плоти Беатрис и посмотрела на меня с такой тоской, что я застыл, не в силах ни заговорить, ни двинуться с места.
Вместо этого я открыл дверь ключом, который мне дали на стойке регистрации, и вошел внутрь, а за мной последовала моя спутница.
Прощальный взгляд на пороге.
Комната больше напоминала камеру, чем любое жилое помещение. Центральная лампа распространяла тусклое свечение. Она замерцала на мгновение, и вдруг тени комнаты ожили, и из темного угла выплыла фигура. Фигура состоящая из света и энергии. Человеческий образ.
Леонард Хокинс.
Его физическое тело умерло давным-давно, вероятно, его похоронили где-то в общей могиле. Но дух его выжил.
Беатрис медленно шагнула вперед.
Леонард мерцал золотистым цветом, его тело было полупрозрачным.
Они встретились посреди комнаты.
Коснулись друг друга.
Без колебаний оставив свою живую носительницу, Аделаида присоединилась к возлюбленному. Они сплелись в танце единой бесплотной субстанции, они сливались и разлучались, и сливались снова, и так до бесконечности. Маленькая комната вокруг них ярко светилась, словно лампа отреагировала на новоприбывшего призрака. Два любящих человека шептались друг с другом.
Все получилось.
Я взял Беатрис за руку и вывел ее обратно в коридор. Она шла послушно, как ребенок, и не говорила ни слова. Девушка казалась мне легкой как пух, и я знал, что на то, чтобы восстановить свою личность, у нее уйдет некоторое время.
Мы поднялись по лестнице через галерею безмолвных слепых статуй, вышли на улицу и, перейдя через дорогу, направились в парк. Холодный воздух освежал наши тела. Окружающий мир – насколько твердым он казался мне после прибытия, таким реальным, непоколебимым.
Теперь эта хрупкая субстанция дрожала с каждым моим шагом.
Я сам был хрупким. Как и Беатрис.
Наши тела и то, что окружало нас сейчас, идеально подходило друг другу.
Мы шли через деревья, и на замерзшей поверхности Серпентина[14] мерцал солнечный свет, а где-то рядом каркал одинокий грач…
Курция Ньюлэнд
Percipi
Мы смотрели это всей страной по вечерам. Между знаменитым шоу «Танцы со звездами» и нашумевшим американским «мылом» «Переулки». Слухи ходили самые невероятные, и когда СМИ пообещали, что в этот вечер «Друг 3000» будет наконец обнародован, об этом говорил весь город. Мы жаждали узнать, что там будет дальше, и поэтому все как один собрались перед экраном, когда на канале «VS» замелькали первые рекламные объявления.
Говорили, что «Друг» был лучшим в своем роде, передовым поколением новой техники. Робототехника сделала последний рывок, взяв немыслимые прежде рубежи, не осталось ничего такого, чего они не могли бы понять, будущее казалось безграничным. Конечно, обычно те, кто получал наибольшую выгоду, в основном были сторонниками «Сенеки». Сотрудники, генеральный директор, мэр. Кое-кто говорил, что человечеству угрожает неминуемая гибель, что игры с Богом приведут к смерти и разрушению, но никто их не слушал. Они ведь были бедняками или религиозными фанатиками, что в нашем городе почти одно и то же. На просвечивающейся тонкой бумаге печатались листовки, которые сообщали о бесчеловечности людей и последних днях бытия. Велись открытые дискуссии, распространялись новости и петиции, но ничто не способно было остановить компанию «Сенека» от запуска «Друга». Они, должно быть, это понимали.
По какой-то причине мы сидели в почти полной темноте, нарушаемой лишь мерцанием экрана видеосистемы, и ждали. На некоторое время экран потух, но мы все еще могли видеть, потому что глаза нашего многострадального робота «1250i» были достаточно яркими и освещали комнату мягким золотистым светом, отчего казалось, будто мы погрузились в мед. Он молча стоял между диваном и стеной лицом к экрану, как и все мы, и тихо гудел. Мы игнорировали этот гул, поглощенные ожиданием основной части шоу, хотя чувствовали нашу коллективную вину даже тогда, – словно укоризненный взгляд сверлил наши спины.
Яркость экрана, ослепляющий свет. Внезапно заиграла поистине божественная музыка. Мы прикрыли глаза руками. Когда свет дошел до такой степени резкости, что мы ощутили его тыльной стороной
