И вот в этот тяжелый час появился на Сапожной площади некий бродячий монах, босоногий оборванец, одетый во власяницу и штаны из грубой шерсти. Он был весь в грязи, от него несло хлевом, а на шее у него болталась на кожаном шнурке чаша для подаяний.
Судя по всему, некогда он был вором – от его правой руки остался лишь обрубок, прикрытый ветхим чехлом. Великий мейстер Манкен предполагал, что он мог принадлежать к Честным Беднякам; этот орден давно поставили вне закона, но Звезды по-прежнему бродили по проселочным дорогам Семи Королевств. Откуда появился этот человек, нам неведомо. Даже имени его не сохранилось – те, кто слышал его проповеди, и те, что позже стали летописцами его злодеяния, знали его лишь как Пастыря. Гриб называл его «Пастырь-мертвец», ибо бледность и зловоние делали его подобным мертвецу, восставшему из могилы.
Кем и чем бы он ни был, этот однорукий Пастырь появился из ниоткуда подобно злому духу, призывая разорение и погибель на голову королевы Рейениры и возвещая об этом всякому, кто останавливался его послушать. Не зная страха и усталости, он проповедовал всю ночь и весь следующий день, и гневный голос его разносился по всей Сапожной площади.
Драконы – существа, противные природе, заявлял он. Они суть демоны, коих вызвали из семи преисподних нечестивые колдуны Валирии, этой «выгребной ямы, где брат ложился с сестрой, а мать с сыном, где мужи бились верхом на демонах, а жены раздвигали ноги перед псами». Таргариены, говорил он, спаслись от погибели, бежав за море на Драконий Камень, но «богов не одурачишь», и вот погибель надвигается снова.
«Самозваный король и королева-шлюха будут низвергнуты, их демонические чудовища будут стерты с лица земли, и все деяния их будут забыты», – гремел Пастырь. Все, кто стоит за Таргариенов, тоже сгинут. Лишь очистив Королевскую Гавань от драконов и их господ, Вестерос может надеяться избежать судьбы Валирии.
С каждым часом толпа вокруг него росла. Сначала ему внимала лишь дюжина зевак, но скоро их уже были сотни, а к рассвету на площади собрались тысячи; люди толкались, стараясь расслышать получше. У многих были в руках факелы, и когда вновь спустилась ночь, Пастырь стоял в кольце огня. Толпа набрасывалась на каждого, кто пытался перекричать его. Сорок золотых плащей, пытавшихся разогнать людей копьями, вытеснили с площади.
В Тамблетоне, в шестидесяти лигах к юго-западу от столицы, царило брожение иного толка. Победители, которых в Королевской Гавани так страшились, еще и не думали выступать на город: приверженцы короля Эйегона остались без вождя, их раздирали сомнения и дрязги. Лорд Ормунд погиб, как и кузен его сир Бриндон, первый из рыцарей Староместа, а сыновья лорда, совсем еще мальчики, оставались в отцовском замке за тысячу лиг от войны. Да и Дейерон Таргариен, коего лорд Ормунд нарек «Дейероном Отважным» за проявленную в битве смелость, был еще совсем юн. Младший из сыновей королевы Алисент, он вырос в тени старших братьев и ему было привычнее подчиняться, нежели командовать. Самым старшим из уцелевших Хайтауэров был сир Хоберт, другой кузен лорда, который отвечал до сих пор за обоз; человек тучный и медлительный, он ничем не отличился за свои шесть десятков лет, но родство с королевой Алисент делало его самым вероятным из воевод. Лорд Анвин Пек, сир Джон Рокстон и лорд Овейн Боурни тоже вызвались возглавить войско. Лорд Пек мог похвастаться происхождением: он был потомком древнего рода славных воинов и сумел собрать под свои знамена сотню рыцарей и девятьсот всадников. Черного нрава сира Джона Рокстона боялись не меньше, чем черного клинка его знаменитого меча валирийской стали, который прозвали Сиротской Долей. А предатель лорд Овейн настаивал, что Тамблетон они заполучили лишь благодаря его хитрости и что лишь он способен взять Королевскую Гавань.
Но никто из них не обладал достаточной силой и властью, чтобы обуздать алчность и кровожадность простых солдат. Покуда лорды грызлись из-за трофеев и оспаривали друг у друга первенство, их люди предавались бесчинствам, грабежу и насилию.
Трудно описать весь ужас тех дней.
Редкий город в истории Семи Королевств претерпевал такие бесчинства, как Тамблетон после Предательства. Даже добрые люди звереют, если не найдется сильного лорда, чтобы обуздать их. Так случилось и в Тамблетоне. Толпы пьяных солдат шатались по улицам, грабили все дома и лавки, убивали всех, кто пытался им помешать. Каждая женщина была законной добычей их похоти, даже старухи и маленькие девочки. Состоятельных людей запытывали до смерти, чтобы выведать, где они спрятали золото и драгоценности. Младенцев вырывали из рук матерей и накалывали на копья. Святых септ гоняли по улицам обнаженными и насиловали каждую до ста раз. Даже Молчаливые Сестры не избежали насилия. Не пощадили и мертвых: вместо достойного погребения их оставляли гнить на улицах, пищей для воронья и диких собак. Септон Евстахий и великий мейстер Манкен уверяют, что принц Дейерон ужасался тому, что происходило у него на глазах, и приказывал сиру Хоберту Хайтауэру прекратить бесчинства. Но старания сира Хоберта были столь же бесполезны, как и он сам. Простолюдины всегда следуют примеру лордов, а те, кто мог занять место лорда Ормунда, сами пали жертвой своей кровожадности, алчности и гордости. Лихой Джон Рокстон воспылал страстью к леди Шерис Футли, супруге лорда Тамблетона, и объявил ее своим «военным трофеем». Когда ее супруг попытался протестовать, сир Джон выхватил Сиротскую Долю и рассек его надвое. «Кому этот меч готовит сиротскую долю, а кому и вдовью», – говорил он, срывая одеяние с рыдающей леди Шерис. Не прошло и двух дней после это случая, как лорд Пек и лорд Боурни жестоко разругались на военном совете, и все кончилось тем, что Пек вытащил кинжал, сказал: «Единожды предавший – навечно предатель», – и ударил Боурни в глаз на глазах у принца Дейерона и сира Хоберта, окаменевших от ужаса. И все же самые страшные злодеяния творили в городе Два Предателя – наездники-бастарды Хью Молот и Ульф Белый. Сир Ульф беспробудно пил, «захлебываясь в вине и похоти». Гриб сказывает, что он еженощно насиловал трех девиц.
