– Вы когда-нибудь дрались хоть с кем-то, кто это умеет? Или ваше дело – избивать случайных прохожих?

К человеку, тело которого подчинил себе Красный Череп, оборачивается уже не Зимний солдат, а весьма повзрослевший юноша, некогда сражавшийся бок о бок с Капитаном Америка.

– Никуда не уходи. Я тобой сейчас займусь.

Выражение на красной маске никак не меняется. Это ведь просто мертвое лицо из резины, выкрашенной краской. Бывший юный помощник Капитана Америка возвышается над едва пришедшим в сознание Черепом и Кости и ногой отбрасывает обломки стола.

– Ты застрелил одного из моих друзей, а их у меня не много.

Механические пальцы смыкаются на шее Брока Рамлоу и поднимают его вверх так, что ноги болтаются в воздухе. Пальцы сжимаются как тиски. Ботинки наемника дергаются, силясь нащупать несуществующую опору. Под черно-белой маской с черепом набухают сосуды. На лице Баки нет ни единого признака радости, только решимость. По телу Черепа и Кости бегут мурашки.

– Интересно, – произносит рот Александра Лукина голосом Красного Черепа. – Капитан Америка никогда бы и не подумал о том, чтобы решать вопрос хладнокровным убийством.

Зимний солдат – не Баки – отпускает Черепа и Кости и поворачивается лицом к человеку в красной маске.

– Не смей произносить его имя.

– Оно ничего не значит. Он мертв.

Зимний солдат поднимает Красного Черепа и идет к окну, неся его на вытянутой руке; наконец задняя часть алой маски упирается в стекло. Стальные пальцы, только что сжимавшие горло Черепа и Кости, теперь готовы сдавить глотку человеку, который говорит голосом Красного Черепа.

– Это ты должен умереть.

– Почему? Я отдаю приказы, и люди умирают. То же самое делала Жанна д’Арк, и теперь она святая. А кровь только на твоих руках, Зимний солдат.

– Гори в аду.

– Так отправь меня туда. Сделай то, что не получилось у Капитана Америка. Хотя в этом случае ты никогда не узнаешь, кто его предал.

Хватка стальных пальцев слабеет. По красной маске расплывается ухмылка.

– Ах да, еще кое-что… Спутник.

Глаза Зимнего солдата закатываются, мышцы расслабляются, и он без чувств падает на пол. В противоположном углу Череп и Кости выбирается из-под обломков стола, осторожно касаясь свежих синяков на шее. Грех пока не пришла в себя. Череп и Кости ковыляет к поверженному человеку в ногах босса и сильно его пинает. Никакой реакции.

– Черт. Как ты это сделал?

– Это код выключения, сохранившийся со времен советских умельцев. К сожалению, он срабатывает только один раз.

– Почему ты раньше его не сказал, когда он…

– Колошматил тебя и Грех? Хотел посмотреть, правда ли он готов вас убить. Потому что если нет, то он для меня бесполезен.

Глава 19

НЕТ.

Этого не может быть.

Я уже давно чувствую себя неважно. Но это ведь можно списать на события последних месяцев, правда? У меня есть причины для плохого самочувствия, и последней каплей в их море оказалось то, что я не могу застрелиться и со всем этим покончить. Почему бы мне не страдать от постоянной головной боли и тошноты? Я решила для себя, что если разберусь с теми, кто использовал меня в своих грязных планах, то отчасти искуплю вину. Но как это сделать, ведь они в любой момент могут перехватить контроль надо мной?

Я стою в ванной. В этот раз вместо пистолета у меня в руке палочка с двумя четкими полосками в окошке с результатом. Положительный.

Что ты делаешь, Шэрон Картер? Отрицание – это первая стадия. Я лихорадочно ищу в интернете причины для ложноположительного результата. Среди них – пять видов рака. Такой вариант вряд ли может улучшить мое настроение.

За отрицанием обычно следует отчаяние, но я и так погрязла в нем по самую шею. И в гневе. Я слишком зла, чтобы сдаваться, слишком зла, чтобы дать злодеям захватить контроль над моей головой, слишком зла, чтобы жалеть себя.

Решаю идти на пробежку. Эти восемь километров немного помогают. Сижу на полу в душе под струями воды, пока не синеют и не покрываются морщинками пальцы на ногах. Но не могу переключиться, не могу прервать поток воспоминаний. Не могу заглушить боль.

Это ребенок от Стива.

Больше не от кого.

Повод для радости обернулся причиной опустошения от несмолкающего чувства вины. Чем больше я об этом думаю, тем мне хуже. Когда я хочу, чтобы воспоминания стали неясными, расплывчатыми, они предстают передо мной во всей своей четкости и яркости.

Мелочи.

Болезненные воспоминания о тех мелочах, которые я замечала и принимала как должное, сейчас кажутся драгоценными. И эти алмазы рвут мое сознание как острые клинки. В его синих глазах пляшут золотые всполохи, видимые только с расстояния в несколько сантиметров. Когда он спит на кровати позади меня, его дыхание греет шею. Запах крема после бритья, который он неизменно находил и покупал в дисконтных аптеках, потому что таким же пользовался во время войны. Клинки вонзаются в сердце.

А хуже всего – воспоминание о дне, когда его застрелили: Стив лежит на каталке, а врачи скорой помощи ставят капельницу и зажимают его раны. Он смотрит на меня, называет меня по имени и говорит, что из-за меня он забывает, как дышать.

Он знал. Стив знал, что я наделала.

Глава 20

ПОСЛЕ обращения первыми идут такие слова: «Если ты это читаешь, значит, все обернулось хуже, чем мы могли себе представить»…

Письмо лежит в кабинете Тони Старка на рабочем столе, в административном здании ЩИТа. Он прочел его уже раз десять, и чем больше перечитывает, тем в большее приходит недоумение. Каждый раз он размышляет о новых возможных вариантах, отбирает самые вероятные из них и разворачивает сценарий в глобальную картину. Ничего не сходится. Никаких прозрений. Никакой радости.

В углублении на стене напротив россыпи мониторов висит черно-белая фотография. Это не стильный высокохудожественный снимок, а мятое, выцветшее изображение, сделанное с крупноформатного негатива. На групповом фото можно рассмотреть Капитана Америка, Баки Барнса, сержанта Ника Фьюри и рядового Дум-Дум Дугана на фоне разрушенного бомбежкой сельского домика где-то в Европе во времена Второй мировой. Обломки все еще дымятся, а в остатках стен видны дыры от пуль.

Патроны в оружии закончились, как и запасные боеприпасы. Их, очевидно, попросили улыбнуться для фото. Возможно, оно было нужно для рекламы облигаций военных займов. Но какой солдат будет улыбаться сразу после боевого столкновения? После битвы при Ватерлоо герцог Веллингтон сказал: «Печальнее поражения в бою может быть только победа». Можно ли заставить таких людей отказаться от убеждений, ради которых они готовы умереть?

Тони Старк просмотрел все записи СМИ и камер наблюдения, все видео с телефонов и съемки с микрокамер на экипировке судебных приставов, полиции Нью-Йорка, сотрудников Службы внутренней