– У меня нет учебника.

– Конечно же есть! – Ванесса указала на толстую книгу с картинами, по которой я пыталась выучить названия и имена художников.

– А, этот… Я просматривала его.

– Ты просматривала его? Ты его не читала?!

Я непонимающе смотрела на Ванессу. Мы учились искусству и музыке. Нам дали диски с музыкой для прослушивания и книгу с картинами, чтобы их смотреть. Мне и в голову не приходило читать книгу по искусству, я же не читала диски.

– Я думала, что нам нужно лишь рассматривать картины.

Собственные слова показались мне глупыми.

– Значит, когда нам говорили изучить раздел со страницы пятьдесят до страницы восемьдесят пять, ты не думала, что их нужно прочитать?

– Я думала, нужно рассматривать картины, – повторила я.

Во второй раз это прозвучало еще глупее.

Ванесса начала листать книгу, которая неожиданно показалась мне настоящим учебником.

– В этом твоя проблема, – сказала она. – Тебе нужно читать учебники.

В голосе ее послышался сарказм. Мой поступок – после шутки о холокосте и списывания на экзамене – показался ей чрезмерным. Она была сыта по горло. Ванесса сказала, что мне пора идти. Ей нужно готовиться к другому предмету. Я взяла свои конспекты и вышла.

Оказалось, что Ванесса дала мне превосходный совет – читать учебники. На следующем экзамене я получила «В», а в конце семестра уже «А». Это было чудо, я так это и воспринимала. Каждый вечер я училась до двух-трех часов ночи. Я верила, что это цена, которую мне нужно заплатить за поддержку Господа. Я хорошо успевала по истории, еще лучше по английскому. Лучше всего были мои результаты по теории музыки. Получить полную стипендию мне вряд ли бы удалось, но я уже думала, что смогу претендовать на половинную.

На последней лекции по западному искусству профессор объявил, что, поскольку многие студенты провалили первый экзамен, он решил его не учитывать. Чудо! Моя провальная оценка исчезла. Мне хотелось прыгать от радости, обнять Ванессу. Но потом я вспомнила, что она больше со мной не садится.

19. В начале

Когда семестр закончился, я вернулась на Олений пик. Через несколько недель университет должен был определить баллы, и тогда я узнала бы, смогу ли вернуться туда осенью.

Мне нужны были деньги, но я пообещала себе, что ноги моей не будет на свалке. Отец сказал бы, что я нарушаю сразу все десять заповедей, поэтому я решила вернуться на свою работу в продуктовом магазине. Приехала туда в самый час пик, потому что точно знала, что рук у них не хватает. И действительно, когда я появилась, менеджер сам упаковывал продукты. Я спросила, не хочет ли он передать эту работу мне. Он смотрел на меня три секунды, а потом быстро снял фартук и с радостью отдал мне. Помощница менеджера мне подмигнула: именно она предложила приехать в час пик. Что-то было в этом магазине такое – чистота прямых рядов, человеческая теплота тех, кто здесь работал, что сразу же делало меня спокойной и счастливой. Странно говорить такое о продуктовом магазине, но здесь я чувствовала себя как дома.

Когда я вернулась, отец меня уже ждал. Он увидел фартук и сказал:

– Летом ты работаешь на меня.

– Я работаю в магазине, – ответила я.

– Думаешь, ты слишком хороша, чтобы работать на свалке? – Он повысил голос. – Это твоя семья. Ты принадлежишь нам.

Лицо отца побагровело, глаза налились кровью. Зима для него выдалась неудачной. Осенью он вложил деньги в новое строительное оборудование: купил экскаватор, подъемник и сварочный трейлер. Наступила весна, и все пропало. Люк случайно поджег сварочный трейлер, и тот полностью сгорел. Подъемник рухнул, потому что кто-то – я не стала спрашивать кто – неправильно его закрепил. А экскаватор пошел на металлолом, когда Шон, загоняя его на огромный трейлер, неправильно рассчитал угол. В результате трейлер с экскаватором рухнули. Шону в очередной раз повезло – он сумел выкарабкаться, хотя снова стукнулся головой и не мог вспомнить ничего, что происходило до того дня. Грузовик, трейлер и экскаватор пришли в негодность.

По лицу отца я видела, что он преисполнен решимости. Это чувствовалось в голосе, в его резкости. Он должен был выдержать это испытание. Он убедил себя, что, если с ними буду работать я, аварий больше не случится и все пойдет нормально. «Ты медленнее, чем деготь, ползущий вверх по холму, – говорил он мне десятки раз. – Но ты работаешь правильно и ничего не ломаешь».

Но я не могла взяться за эту работу. Понимала: если соглашусь, все пойдет по-прежнему. Вернусь домой, в свою старую комнату, к своей старой жизни. Если я буду работать на отца, просыпаться каждое утро, натягивать ботинки со стальными носами и брести на свалку, то последние четыре месяца можно будет вычеркнуть из жизни, словно я никуда и не уезжала.

Я прошла мимо отца и закрылась в своей комнате. Через несколько минут постучала мама. Она тихо вошла ко мне и села на кровать – я почти не почувствовала, что она рядом. Думала, она скажет то, что говорила в последний раз. Тогда я напомнила ей, что мне всего шестнадцать, и она сказала, что я могу остаться.

– У тебя есть возможность помочь отцу, – сказала мама. – Ты нужна ему. Он никогда не скажет, но ты нужна ему. Ты сама должна решить, что делать. – Мама помолчала и добавила: – Но если ты не станешь помогать, то и оставаться здесь не сможешь. Тебе придется жить в другом месте.

На следующий день, в четыре утра, я приехала в магазин и отработала десять часов. Домой вернулась под проливным дождем. Мои вещи стояли на газоне перед домом. Я внесла их в дом. Мама смешивала масла на кухне. Когда я несла мимо нее мокрые джинсы и рубашки, она ничего мне не сказала.

Я села на кровать. Вода с одежды капала на ковер. С собой я взяла телефон и теперь смотрела на него, не зная, что делать. Мне некому было звонить. Мне некуда было идти и некому звонить.

Я набрала номер Тайлера в Индиане.

– Не хочу работать на свалке, – хрипло сказала я, когда он взял трубку.

– Что случилось? – Голос Тайлера был встревоженным, он решил, что произошел несчастный случай. – Все живы?

– Все живы. Но отец сказал, что я не могу остаться дома, если не буду работать на свалке. А я больше не могу… – Голос мой сорвался и задрожал.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал?

Оглядываясь назад, я понимаю, что он говорил буквально, спрашивал, как может помочь. Но мой настороженный и подозрительный ум услышал другое: «Чего ты от меня хочешь?» Я задрожала, голова у меня закружилась. Тайлер был моей путеводной звездой. Много