Сжимая ружье, я расхаживаю по комнате, обдумываю, что делать дальше. Самое простое – оставаться в сторожке, зная, что к дворецкому придет лакей. Но это означает, что вместо того, чтобы расследовать убийство Эвелины, я впустую растрачу драгоценное время, и даже если спасу Анну, то нам с ней не выбраться из Блэкхита. Очевидно, что сначала надо разобраться с Эвелиной и уповать на то, что Анна выпутается из беды самостоятельно.
Дворецкий стонет, открывает глаза.
Мы смотрим друг на друга: я – с отчаянием, он – недоумевая.
Если я оставлю его с Голдом без присмотра, то обреку их на смерть и безумие, но иного выбора у меня нет.
Дворецкий снова засыпает. Я кладу ружье рядом с ним, прямо на кровать. Да, я видел смерть дворецкого, но по крайней мере ружье даст ему возможность защититься.
Хватаю плащ со спинки кресла и, не оглядываясь, возвращаюсь в Блэкхит. Спальня Эвелины по-прежнему не убрана, дрова в камине почти прогорели, угли тускло сияют в темноте. Я добавляю в огонь поленья, начинаю обыскивать комнату.
У меня дрожат руки, но в этот раз не из-за похотливости Дарби, а из-за моего собственного волнения. Если я найду то, что ищу, то узнаю, кто виноват в смерти Эвелины. И тогда свобода будет близка.
Дарби уже обыскивал спальню, но неумело, в отличие от Раштона. Констебль ловко обнаруживает все укромные места за шкафами и в кроватной раме, простукивает половицы в поисках скрытых тайников. Увы, поиски не приносят результатов.
Я ничего не нахожу.
Медленно поворачиваюсь, оглядываю мебель, ищу, не упустил ли чего. Я знаю, что мое предположение о самоубийстве имеет единственное разумное объяснение. Наконец я останавливаю взгляд на гобелене, которым занавешена дверь в спальню Хелены. Беру керосиновую лампу, открываю дверь и начинаю обыскивать соседнюю комнату.
Наконец, почти отчаявшись, приподнимаю матрас и вижу, что на перекладине кровати болтается полотняный мешочек. Развязываю его. В мешочке оружие: стартовый пистолет, без которого не обходится ни один деревенский праздник, и черный револьвер, похищенный Эвелиной из материнской спальни, – тот самый, из которого она целилась в меня утром в лесу и который вечером возьмет с собой на кладбище. Он заряжен. В барабане не хватает одного патрона. В мешочке обнаруживается также склянка крови и шприц, наполненный прозрачной жидкостью.
Сердце лихорадочно колотится.
– Я был прав, – шепчу я.
Шорох штор спасает мне жизнь.
Сквозняк из открываемой двери холодит затылок за миг до того, как за спиной раздаются шаги. Я бросаюсь на пол, а надо мной со свистом проносится лезвие ножа. Перекатываюсь на спину, наставляю на противника револьвер, но вижу только, как лакей выбегает в коридор.
Обессиленно опускаю голову на пол, кладу револьвер на живот и благодарю свою счастливую звезду. Если бы не сквозняк, все было бы кончено.
Перевожу дух, поднимаюсь с пола, возвращаю в мешочек оружие и шприц, а склянку крови кладу в карман. Осторожно выхожу из спальни, расспрашиваю слуг и гостей, где Эвелина. Наконец мне говорят, что она в бальной зале. Оттуда слышится громкий стук молотков – там возводят сцену. Двери в сад распахнуты, чтобы из залы выветрился запах краски и пыль. Служанки, прощаясь с молодостью, натирают полы.
У сцены Эвелина беседует с дирижером. На ней зеленое платье, она еще не переоделась в вечерний туалет. Мадлен Обэр, с полным ртом шпилек, стоит рядом и озабоченно втыкает их в волосы Эвелины, укладывая прическу.
– Мисс Хардкасл, – окликаю ее я, подходя поближе.
Она улыбается дирижеру, ласково похлопывает его по плечу и оборачивается ко мне.
– Зовите меня Эвелина, – говорит она, протягивая мне руку. – А вы кто?
– Джим Раштон.
– Ах, вы полицейский! – Улыбка слетает с губ. – Что случилось? Вы, кажется, взволнованы.
– Я не привык к жизни светского общества. – Осторожно пожимаю протянутую руку, на удивление холодную.
– Что вам угодно, мистер Раштон? – надменно, с плохо скрытым раздражением, спрашивает она.
Я мгновенно превращаюсь в раздавленную букашку, прилипшую к подошве бальной туфельки.
Эвелина облачается в презрение, будто в броню, и меня, как и Рейвенкорта, это очень задевает. Блэкхит безжалостно обнажает самые неприятные черты характера тех, кого еще недавно ты считал друзьями.
Это заставляет меня задуматься.
Эвелина сочувственно отнеслась к Беллу, и память об этом определяет все мои дальнейшие поступки, но Чумной Лекарь упомянул, что в предыдущих витках он произвольно менял очередность воплощений. Если бы моим первым обличьем стал Рейвенкорт, то я бы воспринимал Эвелину лишь как исключительно надменную и неприятную особу. Дарби достался только ее гнев, и вряд ли бы она проявила участие к дворецкому или Голду. А значит, в некоторых витках я видел ее смерть, не ощущая ни малейшего сожаления, стараясь лишь отыскать убийцу, а не предотвратить убийство.
Я почти завидую себе в предыдущих витках.
– Простите, мне хотелось бы побеседовать с вами без посторонних, – говорю я, покосившись на Мадлен.
– Я очень занята, – отвечает Эвелина. – А в чем дело?
– Я предпочел бы обсудить его наедине.
– А я предпочла бы завершить убранство бальной залы, прежде чем сюда придут пятьдесят человек и выяснится, что им негде танцевать, – резко произносит она. – Надеюсь, вам понятно, какое из этих предпочтений важнее.
Мадлен с ехидной ухмылкой вкалывает очередную шпильку в прическу Эвелины.
– Что ж… – Я достаю из кармана склянку крови. – Давайте побеседуем вот об этом.
Она вздрагивает, будто получив пощечину, но лицо мгновенно принимает невозмутимое выражение, словно бы ничего не произошло.
– Мадлен, продолжим позже, – говорит она, холодно глядя на меня. – Сходи на кухню, поешь.
Мадлен с подозрением смотрит на меня, прячет шпильки в карман передника, делает книксен и уходит.
Эвелина берет меня под руку и уводит в угол бальной залы, подальше от слуг.
– И часто вы роетесь в чужих вещах, мистер Раштон? – спрашивает она, доставая сигарету из портсигара.
– В последнее время часто.
– А вы не хотите подыскать себе другое хобби?
– У меня уже есть хобби. Я пытаюсь спасти вам жизнь.
– Мою жизнь спасать не надо. Может быть, вам лучше заняться садоводством?
– А может быть, лучше подстроить фальшивое самоубийство, чтобы избавиться от брака с лордом Рейвенкортом? – Я выдерживаю паузу, любуясь тем, как с Эвелины слетает надменность. – В последнее время вы только этим и занимаетесь. Очень хитроумно с вашей стороны, однако кто-то намерен этим воспользоваться, и вместо фальшивого самоубийства случится настоящее убийство. Это гораздо хитроумнее, вы не находите?
Она изумленно раскрывает рот, широко распахивает голубые глаза, потом отводит взгляд и пытается прикурить сигарету, но рука дрожит. Я отбираю у Эвелины зажженную спичку и, обжигая пальцы, подношу огонек к кончику
