Он так неожиданно оказался рядом и обхватил ладонями мое лицо, что я замерла.

— Почему боишься, Оля, почему? В твоем мире не принято удовлетворять свои желания?

— Э… это ваши желания… не мои.

— Обманываешь ведь. Ну хорошо, давай поступим иначе — вчера ничего жуткого с тобой не произошло?

Я подумала над ответом:

— Нет, но…

Глаза совсем близко. Возможно, он эту близость держит специально, чтобы я с мыслями договориться не могла.

— Тогда давай повторим вчерашнюю сделку. Идет? Можешь самой себе врать, но ты уже вчера хотела меня не меньше, чем я тебя сейчас.

И вдруг в голове от его признания прояснилось. Конечно, я понимала, что он испытывает ко мне влечение, а иначе просто незачем играть в эти игры. Но когда такие признания звучат вслух, это что-то неуловимым образом меняет. И вчера… он ведь пошел на уступку, которую снова предлагает.

— Вы… в самом деле не собираетесь меня насиловать? Я прокляну себя за этот вопрос, но спрошу — почему?

— Потому что мне интересно добиться настоящего ответа.

— Опять научное любопытство или укрощение строптивой?

— Воспринимай как угодно.

Я облегченно выдохнула:

— Знаете, почему боюсь? Потому что у вас есть привычка запугивать!

— Я не запугиваю. Если бы все шло не так, как мне нужно, то все угрозы я бы выполнил.

— Очень утешает! Прямо такое облегчение на душеньке моей истерзанной, сил нет…

— Ты уже поцелуешь меня или продолжишь препираться?

— А если я не хочу?

— То есть я обязательно должен тебя запугивать, чтобы добиться искренности?

Теперь мне хотелось смеяться. Особенно от вида его улыбки. Почему он так редко позволяет себе проявлять эмоции — ведь совсем другой человек! В такого несложно и… о чем это я?

Сама потянулась к его губам, пусть засчитает баллы в корзинку честности. Он перехватил инициативу мгновенно: сразу открыл языком губы и проник в рот, а меня вжал в себя, заставляя изогнуться. Никакой вчерашней нежности, только напор — ошеломляющий, выбивающий из восприятия происходящего. Я задрожала и, конечно, не подумала сопротивляться, когда он подхватил меня под бедра и поднял, не прерывая поцелуя.

Очнулась, когда почувствовала под собой постель, а Шакка навис сверху. Теперь между нами не было полотенца, а я не могла остановиться и снова потянулась к губам. Но он не позволил поцеловать:

— Продолжим или на сегодня хватит?

Зачем он спрашивает?! Ведь и без того видит каждую мою реакцию! Но вопрос меня остудил:

— Вы меня дрессируете, что ли?

— Не без этого, — он улыбался. — Нравится?

— Не очень.

— Это вызывает в тебе чувство протеста?

— Не без этого! — я ответила его же словами. — Поэтому продолжать не будем!

— Как скажешь, — он согласился слишком легко. — Тогда давай по-другому…

Он вдруг запустил руку вниз и прижал ее к бугорку между ног. Я собиралась что-то сказать, но некромант не дал мне на это и секунды — сразу погрузил палец между половых складок и провел там. Вместо возмущения я выдала только стон. И с каждым его движением только еще больше задыхалась.

— Открой глаза, — прошептал возле самого уха. — Смотри на меня.

Я попыталась, но его взгляд возбуждал еще сильнее. Потянулась к губам и снова не получила поцелуя, разочарованно выдохнула — вышло самым громким стоном.

— Ну что, теперь нравится, когда тебя дрессируют?

Он издевался, но мне было не до обид. В животе наслаждение уже скручивалось тугим узлом. И на самом излете он вдруг остановился, однако пальцы не убрал. Я, задыхаясь, смотрела на него и не знала, о чем стоит попросить — так, чтобы я потом об этом не пожалела. Еще одно движение — намного медленнее, от которого я чуть не закричала. И снова замер.

— Назови меня по имени, Ольга. И тогда я дам тебе то, чего ты так хочешь, но никогда не признаешься.

Я выдавила сдавленным хрипом, признавая поражение:

— Керин…

Но он медлил, как будто хотел свести меня с ума. Я непроизвольно сама подалась бедрами немного вверх. Улыбка. Похоже, в самом деле дрессирует, но… плевать. Стало окончательно плевать, когда он снова заскользил по клитору, и через несколько движений я сжалась от первой волны оргазма. Потерялась в пространстве и теперь почти не ощущала его поцелуя. А он целовал, вынуждая меня судорожно выдыхать в его рот.

Едва возбуждение начало спадать, как он отпустил меня. Перекатился на бок, оставив на теле ощущение неприятной прохлады. Я тоже повернулась и заставила себя посмотреть прямо, хоть теперь стало неловко. И потому я не знала, что сказать. Почему-то сильно хотелось прижаться к нему и так уснуть, чтобы больше никаких разговоров не было. Утром все ощущения немного сотрутся и будут восприниматься проще. Сейчас же — никаких сил нет на игры и дрессировки.

Он сказал очень тихо и как-то неожиданно серьезно:

— Если хочешь чего-то — попроси. Всегда проси от меня, чего хочешь, и в этом случае будешь получать, если я в силах.

Похоже, что после оргазма прошло достаточно времени, потому как мое чувство протеста встрепенулось и подняло голову:

— Я хочу спать!

И, в полном соответствии с моим желанием, за всю ночь он больше ни разу меня не коснулся. А я ворочалась и не могла улечься. Зачем ему вообще такая огромная кровать, если спит на самом краю? Я слушала ровное дыхание и пыталась понять саму себя. Конечно, мое отношение к некроманту равнодушием не назовешь. Я ненавидела его за то, что со мной сделал, боялась его угроз и вообще считала отвратительным человеком. Но притом не могла не реагировать на его внешность, на его давление, на его поцелуи… и на то, что он со мной делал совсем недавно. Дрессирует? Да, очень похоже. И это отвратительно! Но я слушала его дыхание и невольно улыбалась непонятно чему.

Глава 12 

Утром я отмела все ночные волнения, чтобы вдоволь напереживаться о предстоящем эксперименте. Господин Шакка очень быстро позавтракал и пять раз повторил, чтобы я ему не мешала. Как будто я с первого раза плохо понимаю! И опять оставил в одиночестве, точнее в компании своих полудохлых слуг. От скуки и нетерпения я начала думать… Похоже, лишние мысли всегда лезут в голову от скуки или нетерпения.

Некромант вчера был таким… которого сложно уместить в пару шаблонных фраз: «от него крыша едет» и «мое сердце затрепетало». Как-то пусто звучит. Удивительно ли, что за семьсот лет он поднаторел в соблазнении женщин? Дело не в умелости его рук, а именно в самоконтроле: каждый взгляд — выверен, каждое слово —