однако татуировка все еще могла оказаться пророческой. Он едва не умер от сифилиса после того, как приехавшая к одному из заключенных жена расплатилась с ним единственной доступной ей валютой. С тех самых пор он старательно изображал из себя такую же, как пациент, жертву войны. А я когда попаду домой? – хныкал он. За что меня здесь держат? То, что сейчас круглолицый охранник даже не жаловался, встревожило пациента, снова сказавшего: пожалуйста, выключи лампочки. Но круглолицый охранник куда-то пропал. Вместо него появился охранник-подросток с едой на подносе. Разве он уже не поел только что? Пациент не чувствовал голода, но охранник-подросток насильно впихнул в него рисовую кашу оловянной ложкой. Очевидно, ему нарочно сбивали режим и кормили его нерегулярно, в полном соответствии с рекомендациями книги. Словно врач, изучающий внезапно поразившую его смертельную болезнь, он понимал все, что с ним случилось и должно было случиться, но это ничего не меняло. Он попытался объяснить это охраннику-подростку, но тот велел ему заткнуться, после чего пнул в ребра и ушел. Электрический провод снова укусил его, но на сей раз не за палец руки, а за ухо. Он затряс головой, но провод не разжал челюстей и по-прежнему теребил его, не давая спать. Сознание пациента не отпускала саднящая боль – наверно, так ныли соски его матери после кормления. Моя голодная деточка, называла его она. Всего нескольких часов от роду, еще не открыв глазки, ты уже точно знал, где найти мое молоко. И уж если вцепишься, то как следует! Ты требовал его каждый час, не пропуская ни одного. Первый глоток материнского молока, наверное, был совершенством – это впечатление не могло повториться, даже если бы он отведал того же эликсира уже взрослым. Каково совершенство на вкус? Он знал только, с чем оно не имеет ничего общего: со страхом, резким металлическим привкусом контактов девятивольтовой батареи на языке.

В. Как ты себя чувствуешь?

Комиссар вернулся; он маячил над пациентом в своем белом халате, хирургической маске и очках из нержавейки. Руки в белых резиновых перчатках держали блокнот и ручку.

В. Я спросил, как ты себя чувствуешь?

О. Я не чувствую своего тела.

В. А твое сознание?

О. Сознание все чувствует.

В. Теперь ты вспомнил?

О. Что?

В, Ты вспомнил, что забыл?

И пациенту показалось, что он действительно вспомнил забытое, и если бы только ему удалось это высказать, провод сняли бы с кончика его носа, вкус батареи у него во рту исчез бы, лампочки погасили бы и он наконец-то смог бы заснуть. Он заплакал; слезы падали в глубокие воды его забывчивости, жидкая среда его амнезии стала чуть солонее, и эта смена солености вызвала из ее глубин обсидиановое прошлое. Из океана его беспамятства медленно вырастал черный обелиск – воскресало то, что даже мертвым пряталось от него в морских недрах. На обелиске была начертана криптограмма: загадочные изображения трех мышей, ряд прямоугольников, волнистые линии, японские иероглифы и кинопроектор, потому что забытое, как он теперь вспомнил, произошло в комнате, которую они называли кинотеатром.

В. Кто назвал это кинотеатром?

О. Полицейские.

В. Почему они назвали это кинотеатром?

О. Когда приезжают иностранцы, там показывают кино.

В. А когда иностранцы не приезжают?

О. …

В. А когда иностранцы не приезжают?

О. Тогда там проходят допросы.

В. Как проходят допросы?

О. Есть много способов.

В. Ты можешь привести хотя бы один пример?

Один пример! Их так много, что трудно выбрать. “Телефончик”, конечно, и “самолетик”, и “водяной барабан”, и хитроумный, не оставляющий следов способ с использованием булавок, бумаги и электровентилятора, и “массаж”, и “ящерицы”, и “прижигание”, и “угорь”… В книге ни один из них не описывается. Даже Клод не знал их происхождения – знал лишь, что их практиковали задолго до того, как его приняли в гильдию. (Все это чересчур затянулось, сказал упитанный майор. С него довольно. Нет, сказал Сонни. Сейчас он начал потеть по-настоящему. У нас наконец появляются перспективы!)

В. Кто был в кинотеатре?

О. Трое полицейских. Майор. Клод.

В. Кто еще был в кинотеатре?

О. Я.

В. Кто еще был в кинотеатре?

О. …

В. Кто еще…

О. Шпионка коммунистов.

В. Что с ней случилось?

Как он мог забыть эту женщину с уликой – комком бумаги во рту? В списке полицейских, который она пыталась проглотить, когда ее поймали, было и его имя. Глядя на нее в кинотеатре, он не сомневался, что ей не под силу его опознать, хотя список передал Ману не кто иной, как он сам. Но, будучи связной Мана, она знала, кто такой Ман. Она лежала посередине просторной комнаты на столе, застланном черной клеенкой; ее раздели догола и привязали за руки и за ноги к ножкам стола. Светоизолирующие шторы на окнах были плотно задернуты, на потолке горели люминесцентные лампы. Вдоль стен сгрудились как попало серые металлические складные стулья, а в дальнем конце комнаты стоял кинопроектор “Сони”. На стене напротив висел экран – он так и остался там после отъезда последней делегации, японских дипломатов в галстуках и рубашках с коротким рукавом, желавших убедиться, что поднятые в воздух с Окинавы “Б-52” не бомбят мирное население. Упитанный майор устроил им экскурсию по центру перевоспитания, а потом показал фильм о том, как коммунисты терроризируют деревни, созданные по программе “Нью лайф”. После этого экран забыли свернуть, и теперь на его фоне, рядом с проектором, сидел Клод, наблюдающий за допросом шпионки. Допрос поручили упитанному майору, но он уступил свои полномочия трем другим полицейским, а сам устроился на складном стуле и тоже наблюдал за происходящим. Его несчастное лицо лоснилось от пота: кондиционер здесь включали только ради иностранных гостей.

В. А где был ты?

О. Я был с Клодом.

В. Что ты делал?

О. Смотрел.

В. И что ты видел?

Позже, в какой-то момент яркого будущего, комиссар воспроизвел для пациента запись его ответов, хотя последний не помнил, чтобы где-нибудь в белой комнате стоял магнитофон. Многим их голос в записи кажется чужим, что вызывает у них тревогу, и пациент не был исключением. Но в этот раз его тревога имела особенно вескую причину: в глубине души он ощущал, что голос незнакомца, доносящийся из динамика, подлиннее его собственного, поскольку он не кто иной, как незнакомец для всех остальных, не говоря уж о самом себе. С этим неприятным чувством он и услышал, как голос незнакомца ответил: я видел все. Клод сказал мне, что зрелище будет тяжелое, но я должен его увидеть. А это так уж обязательно? – спросил я. Поговори с майором, ответил Клод. Он главный. Я просто консультант. Тогда я обратился к майору, и тот сказал: я ничего не могу поделать. Ничего! Генерал хочет выяснить, откуда она взяла эти имена,

Вы читаете Сочувствующий
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату