Он ждет…
Сначала, откуда-то, из-за боковых ширм появляются три маленьких мандарина. На их шапочках совсем небольшая шишка и только с одним ярусом.
Они приседают, улыбаются, скалят зубы — они просят обождать…
Через некоторое время выходят еще семь, как-то, откуда-то незаметно появляются… И опять та же процедура приседаний, хитрых улыбок, — они также просят обождать…
Потом появляется еще один — самый толстый и на шапочке шишка больше, чем у остальных, и с двумя ярусами…
Все они садятся углом вдоль стен — и бойка бесшумно разносит им трубки.
Через минуту приемная наполняется одуряющим запахом душистого крепкого табака.
Их — одиннадцать мандаринов. Это как раз то, что полагается по церемониалу встречи иностранного гостя в чине полковника генерального штаба, посланца по тайному поручению.
Солодовников терпелив. Он востоковед, он знает Восток…
А в это время на балконе Чжан-Цзо-Лин спокойно делает свои положенные тринадцать затяжек опиума — и засыпает…
Время терпит…
В приемной перед каждым мандарином, а также и гостем — маленький продолговатый полированный столик, скамеечка.
В белых тончайших фарфоровых чашечках, очень широких вверху и очень узких в донышке — светло-желтый ароматичный чай. Аромат его настолько одуряет, что заглушает даже запах табака.
Нежный, чуть-чуть горьковатый чай прихлебывают маленькими глоточками без сахара.
Солодовников знает, как его пить. Он также знает, что каждый мандарин имеет свою собственную чайную плантацию и занимается культивированием наивысшего, какого-то особенного сорта чая. Такого чая, какой пьют мандарины, нигде в Китае в продаже не найдете.
Но положенный час прошел.
Чжан-Цзо-Лин за это время, находясь рядом на балконе, в гуще шумного пыльного города Мукдена — его настоящей резиденции, — побывал в своих фантастических сновидениях во многих неведомых странах. Его окружали самые изящные и бледнолицые, и красногубые, и чернозубые китаянки. Ножки их были настолько маленькие, что они могли уместиться свободно на дне самой миниатюрной чайной чашечки. Ногти китаянок, желтые лаковые, были длинные, — на пальцах много толстых литых золотых колец с печатями. Запястья их охватывали массивные, несгибающиеся золотые браслеты с иероглифами. Гладкие со лба прически заканчивались на затылке причудливейшими узорами — узлом, твердым, как дерево, ниспадавшим на плечи. Китаянки покачивались своими узкими бедрами.
Он с ними проводил время, сидя на маленькой скамеечке. Он пил самый душистый и невероятно тонкий и бледножелтый чай в чашечках, стоящих на острие своих ножек.
Все это он видел во сне.
Но положенный час предварительной церемонии прошел.
Чжан-Цзо-Лин входит в приемную — и долго кланяются, и приседают, и улыбаются мандарины.
Потом все по очереди, по чину, садятся и начинается снова: сначала трубки и облака дыма, потом… чай… чай и… без конца чай…
А в промежутках переводчик для этикета, — хотя Солодовников и говорит по-китайски, — невероятно путая русские слова полковника, переводит его предложения.
Но не все говорит полковник. Самое главное он скажет Чжан-Цзо-Лину с глазу на глаз.
Долго еще пьют чай.
Много разговаривают ни о чем. А когда мандарины встают — и, кланяясь, и приседая, и улыбаясь, пятятся задом к дверям и скрываются — Солодовников сообщает самое главное: количество передаваемого Чжан-Цзо-Лину золота, а потом — что он за него должен сделать.
Очень немного — организовать десять хунхузских отрядов и переправить их в тыл большевикам-партизанам в Приморье.
Вот и все.
Вооружение отрядов берет на себя Япония.
За хорошее выполнение плана — японское императорское командование дает десять батарей легкой артиллерии и сто пулеметов.
Все…
Аудиенция кончена.
И никто бы не понял, что решил Чжан-Цзо-Лин — принял ли предложение.
Но Солодовников знает — хитрый хунхуз сделает свое дело за золото и пушки. Недаром же он сейчас формирует свою вторую гвардейскую дивизию.
Он будет самым сильным в Китае. И тогда — он будет… императором!
Он — старый хунхуз…
В Китае все возможно.
3. Опиум
… — Я его застрелю!.. — идет, пошатываясь, офицер.
Подошел… — никто не успевает сообразить: вынул револьвер и в упор.
Но чья-то рука дергает вовремя за локоть… — пуля мимо, в канделябр, в окно…
Звон стекол, крики, обмороки дам…
Бледный вскакивает полковник Солодовников.
— Пусти! — кричит офицер, намереваясь вторично выстрелить.
— Нет! — еще тверже за локоть, так что падает револьвер из руки.
Официанты подскакивают и забирают его.
Офицер к нему:
— Ты кто?.. — оборачиваясь к своим: — Он большевик!.. Мы пели национальный гимн… он не встал… он позорит честь мундира… погоны императорской армии… он…
— Молчать, мальчишка! — Солодовников возмущен. — Позвать полицию! — кричит он официантам.
Но в это время подходят пьяные офицеры из той же компании, откуда пришел этот, и, даже не извинившись, уводят его к своим столикам. На ходу один из них бросает:
— Еще дешево отделался, моли бога…
Инцидент исчерпан.
Солодовников к тому, случайно его спасшему:
— Разрешите представиться — полковник Солодовников! — и протягивает руку.
Черный, тоже офицер, но только в чешской форме, красивый — тоже подает руку…
— Благодарю!.. — Солодовников растроган. — Когда-нибудь я… сумею вам отплатить тем же…
— О! Пожалуйста, не беспокойтэсь…
— Разрешите просить вас к нашему столику.
Чешский офицер, как будто, колеблется, но потом решает…
— О, пожалуйста!
Солодовников его знакомит с дамами, и они садятся за столик.
А потом в отдельном кабинете шантана «Палермо» они кутят. Солодовников бросает золото, как магнат.
На утро, после жадных поцелуев Валентины Журавской, звезды харбинского шантана, основательно опустошившей карманы полковника, — он с новым своим знакомым — друзья.
Полковник Солодовников заплетающимся языком, разнеженный напитками и женщиной, говорит томно:
— Мальчишка… Он не знает, что я тоже монархист… но… нельзя же этим кичиться… Это просто — шокэ! Кроме того, в пьяном виде, в ресторане, с женщинами, петь национальный гимн, для нас, офицеров — особенно священный!..
— О! Конэчно… — чешский офицер, несмотря на большое количество выпитого вина, совершенно трезв.
Полковник продолжает.
— Мальчишка… он не знает, в кого он стрелял — судьба будущей монархии в моих руках… как раз сейчас, поддержанные великой императорской Японией, мы осуществляем план завершения борьбы с большевиками и с так называемой демократией… Довольно эти болтуны наболтали. — Да… да…
— Дэ!.. — он не моргнул ни