– Прости, не могу.

Конечно, я потом уже понял, что она любила другого – того, с кем встречалась. А я для нее был так, ночное привидение, правда, надеюсь все-таки, приятное. Но в итоге однажды я добился того, что мы с ней начали встречаться. Жаль, что это продлилось совсем недолго. Мы были уже в восьмом классе, как раз только вернулись после лета – я из лагеря в Подмосковье, она из Италии. А все, кто ездил в лагерь на море, тогда еще не вернулись. Приехали только наши «итальянцы» и мы. Вот тогда она подошла ко мне и спросила:

– Ты что, Гынжу, все-таки меня любишь?

– Конечно, да! Ты давно могла бы заметить.

– Ну ладно.

И мы начали с ней как-то незаметно мутить. Но встречались всего три дня и поняли, что мы все-таки друг другу не предназначены. Есть такое выражение «половая жизнь», а у нас получалась только «петтинговая жизнь» – причем она оказалась намного лучше, чем отношения. От того, что мы, типа, начали встречаться, мало что изменилось. Мы с ней чем до этого занимались, тем и продолжали заниматься. Как она сама в итоге сказала: «Мы друг друга ничем не удивили».

Один раз я решил зайти чуть дальше, но она сразу заявила: «Не надо, больно», хотя я с ней обращался как с хрустальной вазой. Понятно, что она просто не хотела никакого развития отношений. И мы с ней продолжали только обжиматься. Закончилось все внезапно и очень «весело». Мы, как всегда, лежали у нее в комнате под кроватью, и я ее ласкал. Потом она говорит:

– Подожди, Гош, я сейчас приду.

И ушла. Три минуты прошло. Пять минут прошло. Десять минут. Я лежу как дурак под этой долбаной кроватью, уже закипаю. Что и где можно так долго делать? Выхожу из комнаты, иду ее искать, нахожу.

– И что это было?!

– Ой, прости, – она отвела взгляд, – я о тебе забыла.

– Ну, и на фига так делать?!

Конечно, она ничего не ответила. И без того все стало понятно: пока ей было скучно и не с кем общаться, я ей понадобился. А потом народ вернулся из летних лагерей, и все. Я опять стал не нужен. Так и расстались. Но зато в памяти остались приятные моменты.

Несмотря на всех этих ночных воспитателей, дневных воспитателей, охранников, администрацию и прочих людей, которые работают в детском доме – персонала всякого-разного у нас было больше, чем воспитанников, – мы оттягивались в баторе как хотели. На самом деле в детском доме можно делать все, что угодно. Заниматься не только петтингом, но и сексом. Прятать спиртное и напиваться. Про сигареты я вообще молчу. Кому надо было, те и наркотиками баловались, правда, у нас таких ребят было мало. Главное, просто знать правильные места и находить правильное время.

Но еще больше свободы, несмотря на «неусыпный» контроль, у нас было летом, в лагерях. Да и в зимних, куда нас всех свозили на Новый год, в принципе тоже.

Глава 21

Уходящее детство

В летнем лагере у меня случился первый секс. Причем еще до всех этих невинных приключений с Настей и Юлей. Мне тогда только-только исполнилось двенадцать лет. Шла вторая лагерная смена. Это вроде было в том самом лагере в Анапе, «Счастливое детство». Да, суперсчастливое детство – в клетке. Повеситься там можно было от скуки. Поэтому мы и бухали там постоянно, а заодно выискивали другие способы себя развлечь.

Первая смена в том лагере прошла ужасно. Я еще не разобрался, что к чему, и просто привыкал. У меня так всегда было, каждое лето. В первую смену я ко всему привыкаю. Во вторую смену раскачиваюсь. В третьей я на полной раскачке и в четвертой на полную катушку отрываюсь. Вот как раз в третью смену мы и встретились с той девчонкой, с которой у меня случился первый в жизни секс. Сейчас я не помню, как ее звали, но пусть будет Лена. Она оказалась немного младше меня, ей было одиннадцать. Детдомовская она была или домашняя, этого я не помню. Мы с ней тоже познакомились на медляке, и, как всегда, сработал мой любимый приемчик.

На первом медленном танце на дискотеке я обычно просто сидел и смотрел, кого не приглашают. Если не приглашают ту, на которую я запал, и она весь танец сидит в сторонке с подружками, то на второй медляк я иду к ней и приглашаю ее. Девушка не отказывается, потому что у нее все равно никого нет. Мы с ней танцуем. А я за это время изучаю ситуацию: здесь поглажу, тут стисну, там прижму. К тому времени я уже знал более-менее, где у девушек эрогенные зоны – и, конечно, знаниями охотно пользовался. Если девушка мне все это позволяла, даже вот такой минимум, значит, она ко мне расположена. Можно дальше стараться. И я продолжаю ее приглашать еще и еще, мы танцуем всю дискотеку вместе. Где-то на третий или на четвертый медляк я говорю свою коронную фразу:

– Слушай, я не умею целоваться. Научишь?

Понятно, что девушка соглашается – у нее инстинкт такой, помогать.

– Конечно, научу!

Все. Дело в шляпе.

В тот раз после этих слов мы ушли с танцпола и направились к воротам, через которые приехали в лагерь. Около них была такая красивая площадка с мостиками и детскими домиками. Туда ночью никто не ходил – только если приспичит покурить так, чтобы вожатые не спалили. А в эти домики можно было залезть. И там еще стояло дерево из гирлянд, оно по ночам светилось. Это было так романтично. Там, на этой площадке в одном из домиков, мы с ней пососались, пообнимались, и с этого вечера я начал с ней мутить. Мы гуляли, держась за ручки, смотрели вместе фильмы, на всех дискотеках вместе танцевали, на пляже тоже сидели рядом – даже сосались там, дразнили всех своей страстью. Конечно, вожатые нам запрещали целоваться. Мне двенадцать, ей одиннадцать – переживали за нас. Постоянно подскакивали.

– Гынжу, отойди от нее!

– Нет, – я даже с места не двигался.

– Отойди быстро!

– Нет, – я спокойно продолжал ее обнимать, – не отойду.

– Отойди, кому сказали!

– Нет.

– Черт с тобой, – они уставали без толку орать и махали на нас рукой.

К середине смены все – от начальника лагеря до вожатых – уже смирились и просто на нас забили.

– Где Гынжу?

– Вон там.

– Ясно. Значит, и Лена там.

А под конец смены у нас все случилось. В тот вечер показывали фильм – кажется, «Я и Мармадюк», если память меня не подводит. Этот фильм я уже смотрел, поэтому мне было неинтересно, а Лена полностью зависела от