В апреле 1996 года в соответствии с Соглашением о национальном единстве и примирении Комиссия правды и примирения (КПП) ЮАР под руководством архиепископа Десмонда Туту начала серию судебных процессов в Кейптауне. В течение последующих двух лет на этих процессах, широко освещавшихся национальным телевидением и радио, слушались дела жертв жестокости и насилия в период апартеида (с 1960 по 1994 г.). Целью их было восстановление чести и достоинства пострадавших от несправедливости, облегчение реабилитации, а в некоторых случаях и выплата компенсаций, а также возможная амнистия для тех, кто готов был взять на себя ответственность за совершенные ошибки.
Это было грандиозное мероприятие и тяжелый момент для всего населения ЮАР, но результатом его стало сострадание, очищение и начало исцеления, основанного на принятии реальности (в противоположность той сказочке о матче по регби, во время которого все чудесным образом подружились). Расизм – это раковая опухоль общества, а КПП стала первым этапом химиотерапии Южной Африки – болезненной, тяжелой, но необходимой. Нам еще многое предстоит сделать, но я считаю, что благодаря Мадибе мы на несколько световых лет впереди мощных держав, которые до сих пор отрицают существование этой злокачественной опухоли, разъедающей их культуру. Мадиба создал несовершенную, но прогрессивную структуру, в которой прощение стало возможным, и она нашла отклик в людях отчасти потому, что они знали: немалая часть ответственности за произошедшее лежала и на них самих.
В 1997 году одной из участниц процессов, проводимых Комитетом по вопросам нарушений прав человека при КПП, стала матушка Винни. Она проходила не как жертва, а как обвиняемая. Комитет уже заслушал свидетельство по делу, в котором был замешан Объединенный футбольный клуб Манделы. Его члены, служившие личными телохранителями матушки Винни, обвинялись в серии убийств и нападений в жестокую эпоху апартеида. В 1986 году, за четыре года до освобождения Мадибы, матушка Винни выступила перед толпой, которая собралась в Мунсивилле, с пламенной речью о злодеяниях апартеида, о несправедливости и нестерпимой жестокости и в самый разгар выступления произнесла такие слова: «Вместе, рука об руку, вооружившись спичками и ожерельями, мы освободим эту страну!» Толпа пришла в неистовство. СМИ стояли на ушах. АНК запаниковал. «Ожерельями» назывался ужасный вид казни, который неизбежно закрепил бы за черными южноафриканцами эпитет «дикие». Бросаться такими словами нельзя, простить подобное невозможно. Но это ведь была матушка Винни, народная любимица. После всего, что она сделала и через что прошла в ходе этой борьбы, АНК не мог просто так от нее избавиться.
После стольких лет, полных безумных, непостижимых и печальных событий, матушка Винни сидела перед КПП и с грустью и достоинством рассказывала о всех этих ужасах, унижениях, тюрьме и пытках. По настоянию Туту она признала собственные ошибки и в том числе избиение до смерти четырнадцатилетнего подростка. Она попросила прощения у семей жертв. Не знаю, просил ли кто-то прощения у нее самой.
Сердце Мадибы было разбито. Он любил эту невероятную женщину и знал, сколько ей пришлось вынести. Наша семья и весь АНК переживали очень напряженный период, и мне было очень тяжело слышать ненависть и боль в любимых голосах. Как мне хотелось, чтобы дом снова наполнился смехом и музыкой! Чтобы все любили друг друга, чтобы мои младшие братья не видели той жестокости и вечного противостояния, которые пришлось пережить мне в их возрасте. Было нелегко, но Мадиба стоически прошел через эти испытания. Он ничего не рассказывал мне о слушаниях, а я не спрашивал, но иногда бремя печали, тяготевшее над ним, невозможно было скрыть. Они с матушкой Винни расстались. На многие вещи они имели совершенно разные взгляды, но при этом все эти годы неизменно любили и уважали друг друга.
В 2001 году в День молодежи, посвященный двадцатипятилетней годовщине восстания в Соуэто, произошел странный инцидент. Матушка Винни прибыла с опозданием и не сразу смогла подняться на подиум: ее окружила приветствовавшая ее толпа. Когда же она подошла к тогдашнему президенту Табо Мбеки и наклонилась к нему, чтобы поцеловать в щеку в знак приветствия, он агрессивно оттолкнул ее, отчего с ее головы упала бейсболка. Ей не было больно, но ситуация вышла очень неприятная. СМИ обезумели – впрочем, как обычно. Но самым удивительным было то, как рассердился Мадиба, увидев видеозапись этого момента.
– Как он мог? – грозил он пальцем в сторону экрана. – Разве так можно обращаться с женщиной? С любой женщиной! А особенно – с бабушкой, коллегой, принесшей невероятные жертвы на алтарь свободы? Нет! Это недопустимо!
Тем же вечером Мбеки пытался дозвониться до него, но когда секретарь принесла трубку в столовую, Мадиба заявил:
– Унесите! Я не собираюсь с ним разговаривать.
Он хотел, чтобы мы с Мандлой усвоили урок: никакие обстоятельства не могут служить оправданием унижения или насилия над женщиной. Это та черта, которую нельзя переступать, что бы ни произошло. Тем не менее Старик в целом был высокого мнения о Мбеки и был готов к примирению. Не знаю, как состоялось их примирение, но дед никогда не позволял людям унижаться и пресмыкаться перед собой. Он не скрывал разочарования и раздражения, но всегда ждал, что люди сами сделают вывод из своих ошибок, поднимутся над ними и искупят свою вину, в особенности если это были родственники или друзья.
Может быть, иногда даже проще помириться с чужим человеком, чем с хорошим другом или даже братом. Ведь с чужаком вас не связывают общее прошлое, общие переживания, общая история. В отношениях братьев гораздо выше уровень уязвимости, вероятность ранить и быть раненым. Поэтому мы пытаемся подавить свой гнев и надеемся, что и другие будут вести себя по отношению к нам сдержаннее. Забыть и простить?
Но я усвоил еще один урок своего деда: даже в добром сердце есть место гневу. ГНЕВ – ЭТО ВАЖНЕЙШАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ ПРОЩЕНИЯ; ОТРИЦАЯ СВОЙ ГНЕВ, МЫ ДЕРЖИМ ПРОЩЕНИЕ НА РАССТОЯНИИ ВЫТЯНУТОЙ РУКИ И НЕ МОЖЕМ ДО НЕГО ДОТЯНУТЬСЯ.
Мадиба призывал своих чернокожих сограждан к прощению, но не просил их забыть. Он сделал все, чтобы ошибки и злодеяния, совершенные в период апартеида, стали частью нашей общей документированной истории, даже если речь шла об ошибках, совершенных дорогими ему людьми, теми самыми, которые боролись за его свободу. Говорю за себя: если бы я вышел из тюрьмы после почти тридцати лет заключения, я не смог бы призывать своих родных к тому, чтобы они выбросили оружие в море. В лексиконе обычных людей нет для этого подходящих слов. Мадиба, думая лишь о высшем благе, указал нам нужный
