Хорошо, что так вышло с князем. Я одним ударом двух зайцев убил: нашел курьера, которого не сможет проигнорировать наш ревностный ценитель правил Сиверс, и вывел из этой бешеной мясорубки товарища, который уже едва держался на ногах. Останься Григорянский здесь, наверняка снова бы полез в самую гущу сражения, и закончиться это могло самым плачевным образом.

Переведя дух во время разговора с князем, я вновь присоединился к солдатам Белогорского полка, наседающим на упорно сопротивляющегося противника.

На какое-то время дело застопорилось, чаши весов замерли в зыбком равновесии. Улорийская пехота не зря считалась лучшей на континенте – несмотря на свое численное меньшинство, улорийцы уперлись изо всех сил и сумели остановить наше продвижение в направлении левого фланга второй линии флешей. Опять мир вокруг меня наполнился яростью, болью, ненавистью и страхом. Не стану говорить за всех, но страх я видел в глазах многих: и улорийцев и таридийцев. Чего уж греха таить – я и сам боялся. Боялся шальной пули, для которой нет авторитетов, вражеского штыка, за которым не смогу уследить, удара в спину ножом и прочих способов получить увечье или бесславно окончить свою жизнь на поле сражения. Боялся за исход такой важной для Таридии битвы и боялся, что кто-то увидит мой страх. Но все эти страхи обитали где-то на периферии сознания, потому что я не мог им позволить взять верх над собой. Думаю, что в этом-то всё дело, потому что, повторюсь, боятся многие, если не все, а трусят единицы. Страх – естественное чувство для нормального человека, но трус – это не тот, кто боится, а тот, кто от страха бежит.

Земля под ногами стала скользкой от крови, глаза застилал пот, я потерял счет времени, а мы всё топтались и топтались на одном месте. Солдаты короля Яноша были хороши и понимали, чем для них чревато отступление, но и мы сегодня не собирались прогибаться. Здесь и сейчас будет развенчан миф о непобедимости улорийской пехоты, здесь и сейчас!

Еще немного мужества, немного упорства – и дело сдвинулось с мертвой точки. Сначала нам удалось потеснить малиновые мундиры на шаг, потом на два, потом противник начал беспрерывно пятиться под натиском воодушевленных успехом таридийских полков, потом развернулся и побежал.

– Ура!

На кураже мы погнали обратившегося в бегство неприятеля прямиком на злополучные флеши, куда уже наша кавалерия, как я и говорил царевичу Алешке, опрокинула кавалерию улорийскую. Знатное столпотворение получилось: кони, люди, орудия, земляные валы. В такой толчее главное – не зевать, а среди земляных укреплений на своих двоих явно понадежнее, чем на лошади. Сейчас от нашей пехоты и кавалеристам вражеским перепадет!

Не сильно задержавшись на второй линии флешей, мы передвинулись на линию первую. И тут уже нервы улорийцев не выдержали, кавалерия обратилась в беспорядочное бегство, судорожно пытаясь поскорее вырваться в чистое поле и топча подвернувшуюся под ноги свою же пехоту. А пехота просто гибла под копытами своих и чужих коней, настигаемая таридийскими саблями и штыками. И вскоре уже весь неприятельский центр, охваченный паникой, побежал в направлении своей королевской ставки. Наша конница пустилась вдогонку, а пехоту я остановил за флешами – не дело это, пехота так далеко не бегает. Не дай бог у Яноша еще какие-нибудь резервы сохранились, нужно быть начеку и вновь превратиться в организованную силу.

Над полем боя вновь раздались радостные крики, и причиной для этого стали сразу два события. Господин Сиверс перешел-таки в наступление, подчиненные ему войска форсировали Егорьевский овраг и отбросили штурмовавших редут улорийцев. Последние же, обнаружив повальное бегство центра своей армии и боясь оказаться окруженными, тоже начали отступление.

Ну а солдаты центральной части нашего войска радостно приветствовали появление на передовой наследника таридийского престола. Из-под надетой набекрень треуголки Федора Ивановича виднелась окровавленная повязка, мундир был разодран в нескольких местах, но на лице играла довольная улыбка, а глаза светились от счастья.

– Живой? – царевич слез со своей каурой лошадки и обнял меня. – Спасибо, что вовремя подоспел! И как ты только умудрился пушки с Красного холма притащить?

– Чего только не сделаешь с перепугу, – небрежно ответил я.

– Молодец, Холод! Быть тебе генералом! – рассмеялся Федор. – А где Алешка?

– Погнал улорийцев к лесу, – я махнул рукой в сторону возвращающейся кавалерии, – сейчас вернется. Он у нас сегодня герой! – пока было время, я вкратце поведал командующему о достижениях его младшего брата.

– Отлично! Всего-то и нужно было тебе подчинить! – наследник престола на радостях хлопнул меня по плечу. – Как думаешь, Янош в лесу сгруппируется и попытается взять реванш или побежит?

– Этот лесок всего метров двести в ширину, – усмехнулся я, – так что мы сейчас потащим туда артиллерию и станем палить картечью до тех пор, пока все улорийцы либо полягут там, либо побегут. Так что выбора у нашего друга Яноша нет.

– Ох, ты и любитель артиллерии, Миха! Янош на весь мир раструбит, что мы нечестно воюем. Он бы послал в лес пехоту.

– Пусть трубит! Горе побежденным!

Спустя час мы начали приводить мою угрозу в исполнение. Противник сначала огрызался десятком уцелевших и прихваченных с собой в лес орудий, потом попытался ударить из лесу в штыки, но чуть ли не сотня пушек и гаубиц разного калибра, с максимально возможной частотой палящих картечью, быстро отбила всякую охоту к сопротивлению. В пять часов дня улорийцы начали массово сдаваться в плен. Правда, выяснилось, что отважный король Янош Первый пустился в бега, не дожидаясь развязки и не участвуя в попытках своих маршалов отстоять лес.

Вся наша кавалерия под командованием царевича Алексея бросилась вдогонку, но относительно свежие кони были только у двух полков южноморских драгун, бывших в подчинении у генерала Сиверса и почти не участвовавших в битве. А король Улории со свитой явно удирал на свежих лошадках, так что до позднего вечера и весь следующий день тянулись потоки пленных, но неприятельского монарха среди них не было. Вечером следующего дня он переправился через Титовицу всего с тремя сотнями всадников. Фактически улорийская армия была уничтожена. Одних только пленных было шестнадцать тысяч, счет убитых перевалил за двадцать две тысячи. Разрозненные и лишенные общего командования улорийские отряды пытались самостоятельно выбраться с таридийской земли, и мелкие стычки, умножавшие и количество пленных, и потери разбитой армии, продолжались еще три-четыре дня. По предварительным оценкам, удалось спастись шести-семи тысячам солдат Яноша Первого, обоз, казна и вся артиллерия достались победителям.

25

Высокую цену заплатила таридийская армия за эту победу: порядка двенадцати тысяч солдат и офицеров навсегда остались в степях близ села Грушовка, да еще две с половиной тысячи тяжело раненных, тех,