– Вы, господин Глазков, со словами будьте осторожнее, – старательно сдерживая эмоции, посоветовал я, – чтобы обвинять меня в таком злодеянии, нужны серьезные доказательства. Они у вас есть?

– Я их добуду, Михаил Васильевич, будьте уверены, – Глазков подался вперед за столом, видимо, считая, что таким образом придаст больший вес своим словам, – с вашей же помощью и добуду.

– Хорошо, – внезапно согласился я, вызвав на лице главы Сыскного приказа неподдельное удивление, – хорошо. Пишите, молодой человек, – это уже было адресовано канцеляристу, старательно скрипевшему пером за своим бюро, – в атаке на выстроенный на нашей земле тимландцами форпост участвовал по своей глупости, за компанию, не желая прослыть трусом. Никаких приказов я никому не отдавал, спасся случайно, благодаря Божьему провидению и помощи пастухов. За глупость отвечать готов, предателя же во мне не ищите. Да и не было там предательства, была одна лишь сплошная всеобщая глупость.

– Яков! – негромко позвал Глазков.

Неприметная боковая дверь отворилась, пропуская в помещение огромного, заросшего рыжей бородой детину в грязном кожаном фартуке.

– Яша, будь добр, покажи князю свои руки, – ласково улыбаясь, попросил Никита Андреевич.

Рыжий Яша послушно закатал рукава, являя на свет божий руки, которым мог бы позавидовать любой бодибилдер.

– Пугать будете? – мрачно осведомился я, глядя на Глазкова с презрением.

– Пугать? – главный сыскник всплеснул руками.

Ни подготовки к удару, ни самого удара я не видел, да и подозреваю, что для Яши это был и не удар вовсе, а так, тычок. Но в следующий момент я отлетел вместе со стулом к стене и оказался на полу. Ах вы, гады! Первым порывом было вскочить на ноги и броситься в драку, но, помня опыт юношеских уличных баталий, я заставил себя остаться в лежачем положении. Последуй я своему первому порыву, оказался бы перед лицом противника с гудящим в голове колоколом, нарушенной координацией движений и плывущим зрением. Никакой угрозы такой боец не представляет, зато выставляет себя на посмешище и оказывается отличной мишенью. Так что я лучше полежу, приду в себя, но удар этот запомню. Если не Яше, то Глазкову уж точно.

– Ты не убил его, Яков? – спросил своего подручного Никита Андреевич, но в голосе его сквозило не беспокойство за мою жизнь, а чисто академический интерес. Что же такого произошло между нами, что он меня так ненавидит?

– Так я же легонько, – степенно ответил здоровяк, – князь все-таки.

– Молодец, Яша, – кряхтя и беспардонно сплевывая кровавую слюну, я поднялся, поставил стул на место и занял на нем исходное положение, – хороший тычок, качественный. Уважаю. И даже претензий не имею. Но это касается только тебя, не твоего начальника.

– Рад стараться, ваше сиятельство! – усмехнулся в бороду Яков.

– Хватит паясничать! – Глазков обошел стол, чтобы наклониться к моему левому уху. – Слушай меня внимательно, Бодров. Я ложь и измену за версту чую. И на соображение свое не жалуюсь. Я в прошлый раз доказал твою вину и в этот раз сумею. В прошлый раз убедил государя в твоей виновности и в этот раз тоже убедить сумею. Жаль только, что ты не сдох в ссылке, а ведь всё указывало на то, что добьет тебя чахотка на севере. Ан нет, не добила. Но ты не думай, что, притворившись потерявшим память, ты сумел обмануть всех и подвести черту под своим прошлым. Меня ты не обманешь, Миша, люди не меняются. Как был ты змеенышем, так им и остался. Но за содеянное всё равно придется ответить. И, кстати, по методам твоего лечения от чахотки есть вопросы у инквизиции. Вот, знакомься, отец Пафнутий, протоинквизитор, архимандрит монастыря святого Симеона Ивангородского. Пожалуйста, святой отец.

Час от часу не легче, инквизиции мне только не хватало. Наслышан я про ее борьбу с ересью. Мало кто из попавших под подозрение инквизиции людей выходил из застенков тюрьмы. А этот самый Пафнутий отличается особым рвением и неразборчивостью в методах при достижении поставленной цели.

– А скажи мне, князь, – протоинквизитор громко прочистил горло, – по своей ли воле ты принимал участие в ведьмовском ритуале?

Вот так, то есть само участие сомнению не подвергается, но маленький шансик сойти за соучастника оставляется. Под гарантии малюсенького снисхождения. Нет, святой отец, не пойдет. Обвиняешь в чем-то – доказывай, и доказывай сам.

– О чем это вы, святой отец?

– Всё мне ясно, Никита Андреевич, – отец Пафнутий уверенно кивнул головой, – прямой сговор с дьяволом, одержимость бесами. Отдай его нам, лечить будем, бесов изгонять! Потом тебе вернем. Если что останется.

– С чего такая уверенность, святой отец? – мрачно поинтересовался я, лихорадочно пытаясь выбрать нужную линию поведения. Честно говоря, получалось плохо. Никак не получалось.

– Ну, как же, князь, – в голосе инквизитора прозвучали укоризненные нотки, – ты же чахоточный был, светила медицины тебя лечили-лечили, да вылечить не могли. Совсем ты уже слаб был, кровью харкал. По всему выходило, что на севере тебе прямая дорога в могилу. А ты к Настасье Кузнецовой пошел, давно подозреваемой в ведьмовстве, и вышел от нее живым и здоровым. Неужто не понимаешь, что просто так, без вмешательства дьявола, тут не обошлось? Не в силах это человеческих!

– Никаких ритуалов не было, отец Пафнутий, – я постарался произнести эту фразу как можно небрежнее, желая показать ничтожность самой темы обсуждения, – жилище этой самой Кузнецовой оказалось ближайшим к месту покушения. Вот и провалялся я там десять суток после ранения, и люди мои подтверждают, что всё это время никаких подозрительных действий надо мной не производилось. А то, что болезнь ушла, так я это считаю наградой Божьей за пережитое.

– Наградой Божьей? – инквизитор сердито притопнул ногой. – Не говори глупостей, Михаил Васильевич! Не усугубляй свое положение! С ведьмой ты спутался! Тут невооруженным взглядом видно вмешательство нечистого! Ведьму на костер! А тебя, князь, лечить нужно, каленым железом выжигать из тебя бесов!

Вот же тварь! Ты посмотри на него – непогрешимый и всезнающий, истина в последней инстанции! Целительницу, значит, сжечь, а меня каленым железом «подлечить»? До чего же не люблю иметь дело с подобными людьми, ты им – логику и доказательства, а они тебе – свое непробиваемое мнение и ослиное упрямство. Дай волю этому Пафнутию, так он и Настасью Фоминичну уничтожит, и людей моих соучастниками выставит, и меня запытает до смерти. Надо что-то делать, но ничего путного в голову не приходит. Раз так, то хотя бы вывести его из состояния душевного равновесия.

– Знаете, господин Пафнутий, каленое железо и у вас такое количество бесов отыщет, что от удивления закачаетесь!

– Что? – протоинквизитор с грозным видом поднялся с лавки.

– Я говорю, – поспешил я повысить голос, чтобы не дать священнослужителю прервать себя, – странно, что вы так много и уверенно