— Где?

— Знаешь, такой поселок Пятницкое в подмосковье?

— Ты никак меня убить собрался, Андрюшка? И в лесу закапать? — ехидно заметила Марина.

— Мог бы закопал… — с ненавистью ответил Горбенко. — Только ради спокойствия ребенка лучше отдать тебе то что ты просишь.

— Ну вот и славненько! Когда, во сколько? Я подъеду…

— Пятницкое, улица Зеленая дом шесть. Сейчас. У меня мало времени поторопись.

— Но я даже не накрасилась… — кажется Марине доставляло удовольствие играть на нервах у Андрея.

— Слушай ты! — вспылил Горбенко, но тут же сник. Ему на плечо легла Сашина рука, который был рядом и все время контролировал разговор по спаренному аппарату. — В общем, у тебя есть полтора часа. Потом я твои деньги переведу на счет какого-нибудь детского дома.

— Какие мы благородные нынче стали, — промурлыкала бывшая Харламова в трубку, от чего Горбенко даже побелел от злости, — ладно не дуйся, Андрюшка, я буду через полтора часа. только не вздумай со мной шутить. Живя в вашем волчьем мире, я тоже кое-чего нахваталась и будь уверен оставлю на всякий случай страховку.

Не долго думая, получив утвердительный ответ, Горбенко положил телефон. Устало откинулся на кресло, немигающим взором уставясь в одну точку.

— Она согласилась, — ответил на немой вопрос Александра он, — ну какая же она сука! Неужели и правда оставила страховку!

— А ты что и вправду ее задумал под нашей елочкой во дворе закопать? — усмехнулся Саша. — Нет, братишка, за все годы прожитые с ней под одной крышей, я уяснил одно. Она далеко не глупа, как кажется на первый взгляд, и опаснее гремучей змеи, от той хотя бы понятно, что ждать. А Марина совершенно непредсказуема… Логика безумца, для настоящего мудреца потемки…

— Где ты этого нахватался?

— Да в соседней камере со мной сидел парнишка, философский факультет МГУ закончил. Любил с ним иногда о превратностях судьбы поболтать. Презанятный я тебе скажу человечек.

— А за что сидел?

— Тещю, тестя и жену топором зарубил… — преувеличенно спокойно ответил Саша. — И в банки мясо на зиму закатал…

— Людоед что ли?

— Нет, просто ему показалось, что там трупы уж точно никто искать не будет. Только взбрело же одному из оперов во время обыска мяска покушать. Так философа и раскусили…

— Весело у вас было, — Андрей налил себе сто грамм водки и залпом выпил, занюхал лимоном и поморщился от приятного ощущения расслабленности.

— Куда уж дальше… Кстати а где Варька? Ты так спокойно здесь прохлаждаешься, а она где?

— Сейчас рождественские каникулы, Сань. Все дети по домам сидят. Телек смотрят. А твоя дочка в Швейцарии отдыхает…

— Не понял?

— Ирке и Надьке надо было по делам работы в Базель. Там какой-то контракт по поставкам заключать. Ну и забугорные устроили им на одном из самых классных курортов местных недельные каникулы. Типа задобрить. Я с ними Варвару и отправил, а сам за тобой. За ними так издалека Леши Кравченко орлы приглядывают. Так что не переживай…

— Как тут не переживать… — Саша задумчиво покосился на друга, как бы раздумывая спрашивать или нет. Наконец все-таки видимо решился…

— Слушай, братишка… А Варвара, она про меня спрашивала пока я там был?

— Боишься, что дочери своей ненужен станешь? — участливо улыбнулся Горбенко. — За это можешь не переживать. Я хоть и попытался заменить ей отца на время, но Варька взрослая девочка. Сама все прекрасно понимает. Иначе как дядя она меня не называет. А насчет папы… Конечно спрашивала все время, где ты, когда приедешь и почему твоя командировка так долго длится. Я говорил, что у тебя очень важная работа, которая требует твоего надзора, что ты большой начальник там и никак без тебя не обойдутся. Так что смотри не проговорись…

— Да… — расстроено протянул Харламов. — Елок и топора начальник! Как ей все это объяснить? Поймет ли она? Помнит ли что-то из того что случилось… Ведь тогда в Крыму на ее глазах убили няню. Не будет ли она меня винить во всем?

— Слишком много вопросов, Санек. Проблемы нужно решать по мере их поступления. Варька конечно взрослая, но все еще подросток, а не женщина. Я не уверен, что стоит ей все до конца рассказывать. Вот исполнится ей лет двадцать, вот тогда сядете за стаканом чая и поболтаете за жизнь. А осудит ли она тебя? Незнаю… По-моему ты делал все правильно, а там… Жизнь рассудит!

Замолчали, молча, не сговариваясь, достали из кармана сигареты и закурили. Синий терпкий дымок потянулся вверх, тонкой струйкой изгибаясь под порывами сквозняка из открытых окон. Причудливы дела твои Господи, как эти бессмысленные дымные кольца. Точно так же кидает судьбу человека по твоей воле из огня да в полымя, так же, как и этот дымок завихряется под порывами шального ветра. И ни человек, ни дым не знают куда приведет этот путь, чем он закончится. Лишь знают, что надо идти вперед и бороться. Бороться со всеми препятствиями и преградами, которые встают у тебя на пути, преодолевать, ломать себя для будущего блага, которое, увы, только в мечтах. Чудны и удивительны дела твои Господи…

Андрюха посмотрел на свои командирские часы. До прихода Марины оставалось еще полчаса. Кивнув Саше, он пошел на второй этаж немного отдохнуть. Харламов не говоря ни слова придвинулся поближе к окну.

А за окном разгар января… Как же приятно наблюдать за всем этим сидя не в промерзшей камере, а в теплом доме, у окна, слегка отодвинув занавесочки. Укутанные снегом ели по обеим сторонам дороги сонно колыхались в такт легким порывам северного зимнего ветра. Озорной мороз весело расписал узоры на всем на чем только можно. Какая-то детвора слепила у дороги снеговика и вручила ему обычную палку, покрашенную под гаишный жезл.

Как же хорошо иногда радоваться простым и совершенно обыденным вещам. Просто счастливо улыбаться миру в надежде, что этот несправедливый мир все-таки улыбнется тебе в ответ.

Незаметно как-то прошли отмеченные полтора часа. Из этого блаженного оцепенения вывел Харламова настойчивый входной звонок, который трезвонил оказывается что-то на манер марша Мендельсона, будь он трижды благославен. Выждав некоторое время, не спустится ли Горбенко открывать Марине, Саша все же медленно и неуверенно поплелся к двери.

Вся решимость куда-то исчезла… Он совершенно не знал как вести себя со своей бывшей женой, как разговаривать, да и если честно делать ему это было противно. Старая обида вдруг неожиданно всколыхнула ему сердце, и ненависть огнем обожгла душу. Решившись, он щелкнул задвижкой.

На пороге стояла Марина. Все такая же цветущая, отнюдь не красивая, но обладающая неистребимой женской привлекательностью, вкупе с великолепным обаянием. Именно на такую маску простушки, Александр и купился десять лет назад, когда только предлагал