Влиятельнейшими выразителями промилкеновской линии стали авторы редакционной полосы «Уолл-стрит джорнэл». Они явно поддерживали направленную против истэблишмента политику «созидательного разрушения», автором которой, по их мнению, был Милкен, и демонстрировали плохо скрываемое презрение к законам о ценных бумагах как к ненужным правительственным ограничениям на новаторство и предпринимательство.
* * *По мере того как жаркое лето 1987 года медленно близилось к концу, на Уолл-стрит наступало тревожное затишье. Период сотрудничества с властями, кульминация которого пришлась на заключение сделок о признании вины с Боски и Сигелом, очевидно, миновал. Предъявление новых обвинений Фримену, Уигтону и Тейбору казалось в обозримом будущем маловероятным. Следствие по их и другим делам продолжалось, но скандал, казалось, отступил в недавнее прошлое.
Арбитражеры вновь праздновали победу. Большинство из них с лихвой возместили убытки от кратковременного падения курсов акций, последовавшего за объявлением о том, что Боски заявил суду о своей виновности. Они использовали больше заемных средств, чем когда-либо прежде, вкладывая их в акции как тех компаний, что уже получили предложения о поглощении, так и тех, поглощение которых предполагалось. Промышленный индекс Доу-Джонса продолжал расти и в начале августа перевалил за 2700 пунктов. Поговаривали, что к концу года он достигнет 3000.
Джозеф пытался предостеречь служащих Drexel от излишней эйфории, особенно в части непомерно высоких цен, предлагаемых акционерам при поглощениях и выкупах с использованием финансового рычага. Той осенью он встретился с Милкеном и его коллегами по офису и сказал, что Drexel должна быть готова пойти на уменьшение своей громадной доли рынка бросовых облигаций. «Дайте и другим совершать эти сделки, – настаивал Джозеф. – Вы должны быть готовы к тому, чтобы позволить реальному ордеру, реальному клиенту уйти к кому-то другому». С этим, казалось, согласились все, в том числе и Милкен, хотя замечание о «позволении» клиенту уйти прозвучало как проклятие в его адрес.
Вскоре фондовый рынок сам начал диктовать правила игры. Первые сотрясения произошли 14 октября, когда из Вашингтона пришел слух о рассмотрении законопроекта, призванного ограничить возможность вычитать проценты по кредитам в сделках по враждебному поглощению. Ранее в ожидании предложений о поглощении цены множества акций были взвинчены сверх всякой меры; теперь им, очевидно, угрожала опасность. Начался массированный сброс акций, который поначалу шел медленно, так как некоторые арбитражеры поддерживали рынок скупкой подешевевших акций, но потом, когда институциональные инвесторы принялись избавляться от позиций для фиксации прибылей, ускорился. В четверг и пятницу, 15 и 16 октября, индекс падал на 100 пунктов ежедневно.
Милкен оба дня находился за рабочим столом, уверяя клиентов Drexel, что от внесенного законопроекта существующие бросовые облигации напрямую не пострадают, и продолжая выставлять котировки. Однако он – тот, кто более, чем кто-либо еще в свое время продемонстрировал, что поглощения можно финансировать по ценам, прежде немыслимым, – был косвенно ответственен за нынешнюю суматоху на рынке. Именно Милкен в наибольшей степени стоял за той огромной переоценкой акций, что довела Промышленный индекс Доу-Джонса до отметки более чем в 2700 пунктов.
Затем, в понедельник, 19 октября, на фондовом рынке произошел обвал: индекс за один день упал более чем на 500 пунктов, что стало абсолютным рекордом за всю историю. Компьютеризация торгов привела к тому, что поручения от инвесторов брокерам «продавать» поступали быстрее, чем когда-либо в прошлом, и шла паническая распродажа. Падение цен охватило практически все ценные бумаги, в том числе акции компаний-мишеней и акции крупнейших компаний – «голубые фишки». Рынок был близок к абсолютному краху, особенно во вторник, 20 октября, когда произошло еще одно падение, после чего во второй половине дня цены несколько окрепли. Для поглощения вала заявок на продажу многим маркет-мейкерам Нью-Йоркской фондовой биржи не хватало капитала. Для предотвращения катастрофы местному отделению Федеральной резервной системы[100] пришлось выдать маркет-мейкерам краткосрочные кредиты.
В отличие от грандиозного краха 1929 года Черный понедельник 1987 года не возвестил наступление общенационального экономического спада. Это был скорее психологический, нежели экономический кризис. Доходы корпораций существенно не пострадали. Средние американцы продолжали тратить деньги, и потребление не сокращалось. Вскоре после потрясения ситуация на фондовом рынке стала приходить в норму. Более того, началось ралли[101], и цены большинства акций даже превысили свои значения до обвала. Бросовые облигации после первоначального падения в результате массового «бегства» в казначейские долгосрочные облигации росли в цене даже быстрее, чем падали, – отчасти из-за пропаганды неутомимого Милкена, утверждавшего, что они по-прежнему остаются надежным средством помещения капитала. В самом деле, Милкен рекомендовал своим главным клиентам вступать в игру и покупать больше, и те следовали его совету. Влияние Милкена на обширную сеть покупателей облигаций было столь значительным, что позволило ему восстановить их доверие к рынку.
Тем не менее обвал рынка имел поистине катастрофические последствия. Серьезно пострадали мелкие инвесторы, на многих из которых этот опыт подействовал настолько негативно, что на рынок они больше не вернулись. Однажды усомнившись в честности фондового рынка, эти инвесторы пришли к выводу, что он представляет собой поле деятельности для профессиональных мошенников. Со временем такая позиция серьезно ослабила бы национальную структуру привлечения капитала – именно этого опасались авторы первоначальных законов о ценных бумагах.
На Уолл-стрит было полным-полно жертв. Очень многие вдруг в корне изменили свое отношение к биржевой игре. Люди больше не зарабатывали столько, сколько раньше, и не ожидали изменений к лучшему. Этот род деятельности их больше не привлекал.
Одними из первых жертв десятилетия использования кредита для биржевой игры стали арбитражеры. Подражая Боски, они восприняли его воззрения неосторожнее остальных и поплатились за это в наибольшей степени. В крахе арбитражеров заключался один из главных уроков кризиса: высокие доходы не обязательно являются рыночными аномалиями, но всегда являются мерилом еще большего риска. Это должно было быть очевидным для покупателей бросовых облигаций, которые также радовались прибылям, казавшимся несоразмерными риску. Однако большинство из них оставались ослепленными богом солнца из Беверли-Хиллз.
Были единичные предостережения. Уоррен Баффетт, председатель совета директоров Berkshire Hathaway со штаб-квартирой в Омахе, считающийся одним из проницательнейших инвесторов страны, неоднократно предупреждал об опасностях бросовых облигаций. «Когда вы страхуете лихача, вам платят больше, чем тогда, когда вы страхуете обычного водителя, – сказал он в интервью «Вашингтон пост». – Кто-то сделал на этом очень большие деньги, а кто-то разорился».
* * *20 декабря, когда сообщество арбитражеров еще не оправилось от кризиса, его бывший лидер, исхудалый и непривычно бледный Айвен Боски явился в Манхэттенский федеральный суд. Для сдерживания сотен
