Но «невозможное» случилось в тот же день. 13 мая Картушелло и Макинэни предстали перед судьей Стэнтоном. В силу того, что дело Фримена, Уигтона и Тейбора обещало стать первым прекращенным делом в рамках инсайдерского скандала, зал суда был набит репортерами, адвокатами других потенциальных подсудимых и просто любопытными. Явно огорченный, хотя и более спокойный, нежели днем ранее, Картушелло сказал, что обвинение, поставленное перед выбором – выйти на процесс в среду или ходатайствовать о прекращении дела, – «пришло к заключению, что производство по обвинительному акту должно быть прекращено». Пытаясь ослабить негативную реакцию на столь сомнительный шаг, он добавил, что аннулируемый обвинительный акт является «лишь верхушкой айсберга» и твердо пообещал, что прокуратура добьется вынесения нового акта, в котором обвинения в инсайдерской торговле будут охватывать уже не две, а девять сделок с акциями различных компаний.
Никто из самих обвиняемых на слушание не явился, но их адвокаты, ухватившись за возможность подвергнуть обвинение публичной критике, с трудом сдерживали ликование. Аркин, адвокат Уигтона, назвал маневр обвинения «циничным и неприкрытым нарушением права на безотлагательное рассмотрение дела судом». Адвокат Тейбора Лоулер сказал, что прекращение дела «не лучшим образом отражается на убедительности версии государственного обвинения и стратегии проведения арестов». Пресса пестрела заявлениями о том, что обвиняемые были подвергнуты плохому обращению и поражены в конституционных правах. В большинстве дел на стадии рассмотрения защитники воздерживаются от нападок на обвинителей, проявляющих чрезмерную осторожность при подготовке к судебному разбирательству. Но участники этой войны стремились выиграть все сражения, причем с максимально возможной оглаской.
Причудливый поворот событий в целом никак не отразился на моральном климате в Kidder, Peabody. Сторонники Уигтона приободрились и стали требовать восстановить его на работе. Недовольство еще больше усилилось, когда на следующий день после прекращения уголовного дела GE, выполняя свои обязательства перед прокуратурой, сняла со своих постов Денунцио, Роша и Кранца и назначила одного из своих директоров, Сайласа Каткарта, бывшего председателя совета директоров Illinois Tool Works, новым председателем правления Kidder, Peabody.
«Я вот тут на днях как раз подумал, что нам здесь нужен славный работяга, который ради дела ляжет костьми[97]», – сказал один из служащих Kidder, Peabody тоном, полным сарказма. Объясняя решение GE, Боссиди заявил, что аудит, проведенный сотрудниками GE, выявил «существенные недостатки» действующих в Kidder, Peabody механизмов внутреннего контроля за финансовыми операциями, деятельностью управленческого персонала среднего и высшего звеньев и нераспространением конфиденциальной информации.
Чтобы задобрить приверженцев Kidder, Peabody, главным операционным директором был назначен Макс Чэпмен, бывший соперник Сигела в роли возможного преемника Денунцио. Фактически, однако, его полномочия ограничивались ролью исполнительного вице-президента, подотчетного Каткарту. «Они попросили меня заниматься обеспечением доходов компании после вступления в должность Каткарта, которому 61 год», – сказал Чэпмен в интервью «Уолл-стрит джорнэл», насмехаясь над пожилым Каткартом. Не приходилось сомневаться, что теперь GE будет осуществлять контроль, от которого она отказалась при покупке Kidder, Peabody. GE назначила на высшие финансовые и административные должности преданных ей людей и организовала собственную группу надзора за теми подразделениями фирмы, которые занимались бросовыми облигациями и выкупами с использованием финансового рычага. GE старалась сохранить вложенные в фирму 600 млн. долларов. Ее стратегия стала очевидной через несколько недель, когда КЦББ объявила, что заключает с фирмой урегулирующее соглашение о взыскании с нее 25,3 млн. долларов. Одновременно Джулиани в одном из своих редких публичных подтверждений заявил, что дело против Kidder, Peabody возбуждено не будет.
Конечный результат не вызвал в GE особого оптимизма. Боссиди добился своей главной цели: уголовное преследование Kidder, Peabody не грозило. Фирма выжила, чего нельзя было сказать о E.F. Hutton. Руководство GE испытывало, к своему удовлетворению, чувство скорее замешательства, чем утраты. Как вообще могло получиться, что такой инвестиционный банк с давней и безупречной репутацией, как Kidder, Peabody, оказался столь неуправляемым? Теперь, когда угроза привлечения к суду, нависшая над Kidder, Peabody после февральских арестов, миновала, то, что осталось от фирмы, могло беспрепятственно возобновить свой бизнес.
Но что же от нее осталось? Многие в Kidder, Peabody считали, что фирма изменилась до неузнаваемости, превратившись во что-то немногим большее, чем дочерний бутик[98] гигантской GE Credit Corporation – одного из филиалов еще более гигантской GE. Снятие Уигтона с должности и то, как GE обошлась с ним до этого, не оставили от былого корпоративного духа камня на камне. Никто больше не думал о Kidder, Peabody как о «семье». Среди тех, кто покинул фирму на волне «исхода» персонала, начавшегося почти сразу же после ее реорганизации, были Хэл Рич и, под конец, даже Джон Гордон. Они чувствовали себя одиноко и неуютно в организации, которую больше не узнавали. По зрелом размышлении они, однако, поняли, что та Kidder, Peabody, которую они знали и любили, умерла гораздо раньше. Появление в восьмидесятые годы сопряженной с большими деньгами «звездной» системы сделало из Майкла Милкена, Айвена Боски и Мартина Сигела национальных знаменитостей, а старомодных инвестиционных банкиров вроде них самих обрекло на забвение.
Глава 12
Одетые в темные костюмы и официальные мантии, придававшие им несколько чопорный вид, помощники федерального прокурора и бывшие питомцы юридических школ южного федерального судебного округа Нью-Йорка во множестве прибывали в солидные, снабженные бойницами башни построенного в XIX веке Арсенала на Парк-авеню – место проведения ужина 1987 года, даваемого в честь Пола Кёррана. Ежегодный ужин, на котором собираются юристы, работавшие вместе в период пребывания в должности того или иного федерального прокурора, в данном случае – Пола Кёррана, является давней традицией Манхэттенской федеральной окружной прокуратуры. Эти встречи помогают выпускникам юридических школ поддерживать неофициальное общение.
В 1987 году ужин состоялся 13 мая – в тот день, когда государственное обвинение ходатайствовало о прекращении дела Роберта Фримена, клиента Кёррана. В большой столовой арсенала стоял гул голосов; собравшиеся, обсуждая недавние события, почти единодушно критиковали действия своего ведомства. Некоторые винили во всем Goldman, Sachs, утверждая, что, будь обвиняемый служащим менее богатой и влиятельной фирмы, такой шумихи бы не было и уж точно не было бы столь пристального внимания со стороны масс-медиа. Но это явно была точка зрения меньшинства. Прекращение дела вызывало, по меньшей мере, изрядное замешательство; хуже всего было то, что оно свидетельствовало о некомпетентности и подрывало репутацию прокуратуры.
В какой-то момент мероприятия Джед Ракофф столкнулся с Говардом Уилсоном. «Это было одно из крупнейших дел за все время, и вы его запороли», – полушутя-полусерьезно сказал Ракофф.
Уилсон поспешил защитить Джулиани. «О чем это вы? Это ваш парень виноват в том, что нам потребовалось так много дополнительных доказательств», – возразил он, имея в виду
