В салоне потянуло табачным дымом. На секунду отвернувшись от окна, она увидела, что Генка прикурил сигарету. Той же марки, что и двадцать лет назад. При всей своей загадочности он никогда и ни с кем не изменял своему постоянству.

Генка был одет в старомодную рубашку с коротким рукавом, на левой руке у него восседали советские часы на металлическом ремешке, его любимые. Правая, держа сигарету, послушно и плавно переключала передачи. Светлая поросль на руках золотилась в лучах послеобеденного солнца, уже вынашивавшего свой план побега за горизонт.

Она вдруг подумала, что эта картинка ей была знакома и когда-то очень нравилась. У Генки были очень развитые, сильные кисти и мускулистые, хотя и немного жилистые, руки. Она любила смотреть на то, как он держит ими руль, и они едут куда-то, не разбирая времени.

В очередной раз затянувшись, ее таинственный водитель выбросил окурок в окно. Не успела она сообщить, что сейчас уже немодно выбрасывать из окон что попало, как Генка, выжав сцепление и включив четвертую передачу, прибавил газу. Что-то ей подсказывало, что сейчас он…сейчас он, как и тогда…да и улица была та же самая!

И действительно, не успела она так подумать, как Генка устроил гонки с другими автомобилями, прямо как тогда. Прошедший дождь связывал их с прошлым, а с реальностью – то, что куда более современный автопарк не позволит войти даже в лонг-лист этого состязания.

Но Генку, похоже, это совершенно не пугало. Еще бы, он ведь раньше вел курсы по экстремальному вождению, и был в своем деле лучшим. Ни одного человека автомобиль не слушался так, как его. Тем обиднее было ей то, что жизнь у него отобрать пытался все тот же старый добрый друг человека, автомобиль.

Притормозив на ближайшем светофоре, Генка сосредоточенно смотрел вперед. Его рука лежала на рычаге переключения передач, а нога – в миллиметре от педали сцепления. Когда включился зеленый сигнал, он пулей рванул на перекресток, насилуя двигатель, и когда тахометр почти захлебывался, переключал передачу.

Все немецкие, японские, корейские и французские автомобили, делившие с ним дорогу, остались далеко позади. Наверное, водители недоумевали, как можно было обеспечить такой разгон на этой почти что печи на колесах.

Но в том-то все и дело, что это была не печь, а за рулем сидел не Емеля. Генка лучше всех пророчиц мира знал, когда и как нужно тронуться так, чтобы всех обставить. Конечно, через пару сотен метров владельцы немецких машин обогнали своего лихача-конкурента, на ходу открывая окна и показывая незадачливому гонщику средний палец. На что Генка неизменно отвечал тем же самым средним пальцем из своего окна на ближайшем светофоре, куда подкатывал уже гораздо позже.

Генка был словно мальчишка. Господи, но по сравнению с ней он и есть мальчишка! Ему всего тридцать три. А когда-то она даже стеснялась его, из-за большой разницы в возрасте он казался ей почти стариком. Подруги ее тоже это понимали, по-дружески насмехаясь над ней временами и говоря, что в ее жизни не все так запущено, и она может найти себе кого-то и получше.

Все они почувствовали себя очень неловко, когда в один не очень прекрасный зимний день она появилась в институте, вся закутанная в черное, словно вдова. А кто-то получше в ее жизни появился тоже. Им оказался Антон, редкостный мерзавец.

Ее накрывало дежавю. Если все происходит так же, как и тогда, то… Черт! Меньше всего на свете ей хотелось сейчас именно этого. Однако было уже слишком поздно.

Пока она предавалась размышлениям о человеческих судьбах, нога ее спутника успела упасть на педаль тормоза и заклинить колеса. Они уже выехали за черту города, и движение было здесь не таким интенсивным скорее по счастливой случайности, ведь сейчас были, все же, не девяностые.

Несмотря на проскакавшие галопом двадцать лет, дорожная впадина осталась там же, где и раньше, и ее так же, как и раньше, предательски заполнила вода. Заклинившие колеса пустили машину в аквапланирование, и лишь крепкие Генкины руки, сцепившие руль, не давали машине скатиться в канаву.

– Йахууу!

Генка кричал от восторга и нахлынувшего адреналина. Машина, выскочив из лужи и сделав зигзагообразное движение, вновь взяла курс на север.

– Останови машину, ты, придурок! – не своим голосом завизжала его спутница.

Двадцать лет назад ей и самой было в кайф вот с таким вот апломбом прокатиться на Генкиной машине. Но сейчас ее руки вцепились в сиденье так, что костяшки пальцев побелели. Зубы были плотно сцеплены, а посеревшее от ужаса лицо давало ей немало сходства с привидением.

Генка остановился. Она выскочила из этого театра абсурда прямо на тротуар и пошла пешком. Ее бил озноб. Ну, какой же он кретин, честное слово!

Через полчаса и пару километров пути страх пережитого стал понемногу отпускать, хотя она по-прежнему дрожала, словно облетевшая ветка на ветру.

Она с удивлением обнаружила, что этот нехитрый путь привел ее в поле, где они уже однажды были с Генкой. Тогда на поле только начиналась стройка, весь периметр был засыпан глиной. В тот раз она тоже вышла из машины, хотя сейчас уже не и не помнит, зачем. И как глина прилипала к ее изящным лакированным ботиночкам. Сейчас о том, что здесь когда-то было поле, напоминала лишь узкая полоска газона сбоку.

Остальная часть была плотно застроена высоченными домами. Не знай она, где находится, можно было подумать о любом районе. Оказалось, в этой реальности дома тоже строили похожие друг на друга, как братья-близнецы. Хоть и были они сейчас кирпично-монолитными, а не слепленными из бетонных блоков, как в мире, который она помнила.

Генка приближался к ней с бутылкой шампанского и двумя бокалами в руках. Вид у него был такой, словно ничего и не случилось.

После некоторого молчания он сказал:

– Прости, Оль. Я уже говорил, что я конченный дурак? Так сильно захотел вернуться в прежние ощущения, что забыл о том, что ты…что прошло время, и очевидно, тебе это уже не нужно.

Ему очевидно! Хотелось в лепешку раздавить паузу, в которую они попали, пока он с рвением старателя с прииска подбирал слова, золотой пылью скрывавшие неловкое «как ты постарела с