Одежды моей сестры… они редели на моих глазах. Тело её лежало на холодном полу и дрожало. Невыносимую боль испытывала моя Сестра, и она… могла испустить дух. В любой час могла она погибнуть! Дождаться смерти той, что предназначена мне и только мне! Усилия придавал я стараниям своим. Пал рядом с ней я, коснувшись руками её плеча. И вновь я сделал ту же ошибку. Коснулся раны свежей, заставив Сестру вскрикнуть от боли. Эта боль должна исчезнуть… но рук моих будет недостаточно, чтобы успокоить её. Что могу я сделать в подобной ситуации? Чем я могу помочь ей? Спасение моё… издавало звон. Цепи на ремне моём привлекли моё внимание. Знал я, как утолить боль Сестры моей.
Руки мои схватили её моментально, заставив её вскрикнуть от дикой боли, нарастающей с каждым мгновением. Я все ещё чувствовал усталость в теле своём, но усилий придав действиям моим, мне удалось взять её на руки. Положить её на скамью стальную, повернув на бок.
«Не сочти это за грех, Сестра. Мне нужно снять с тебя одежды эти», — прощения просил я у Сестры своей за мысли мои дурные, закрыв ноги её накидкой своей. И если Отец-Создатель простит меня за идею эту, то и Сестра Элиза простит меня. Без промедления мне пришлось приподнимать одежды её, стараясь оголить её спину и найти зияющие раны на ней. Ужас охватил меня от вида этого.
Спина её была покрыта шрамами и ранами свежими, следами ожогов и ссадинами лёгкими. Неужели судьба мученицы настолько тяжела? Неужели её заставляют подставлять свою спину под кнут и дубину каждый божий час? Даже на ногах её я мог видеть лёгкие царапины! Вопросами была заполнена моя голова, и лишь один вышел изо рта моего: — «Неужели все её тело страдает от боли этой?!»
Дабы убедиться в этом, я коснулся её живота и услышал лёгкий крик, вышедший из уст Сестры моей. Я даже позволил себе, стыдом покрываясь, коснуться груди её и услышать тот же крик душераздирающий, за которым шла дрожь лёгкая. Сестра моя Элиза… Что же это за люди, что терзают тело твоё? За что тебе судьба эта?
На теле моём были тряпки рваные — части одежд её — и одна из них была чистой. Ни следов багровых, ни капли грязной на ней не было. Ею я и воспользовался. В одном из карманов, я помню, хранился сосуд небольшой, заполненный водою святой. Каждая капля воды этой была дорога мне. Намочил я тряпку эту водою и снял с цепей писания святые, вот только… чем помогут мне молитвы? На что мне осквернять Сестру мою словами бессмысленными? Мне уже довелось понять смысл слов этих, и смысла в них не было. Нет места писаниям этим в руках моих!
«Сестра… Боль твоя будет невыносимой. Я хочу, чтобы ты знала это, ибо никакие молитвы не смоют её», — может я и обижал Отца-Создателя словами подобными, но в ложную силу молитв я начал верить сильнее с каждым часом. Нет божественной силы в них, лишь пустота и звуки бессмысленные. Вместо этого я предлагал себе наказание за вред возможный, приложив к дрожащим губам Сестры моей руку свою. — «Укуси меня так сильно, как только возможно. Сожми зубами и губами своими и не отпускай».
Сестра Элиза не стала перечить мне. Огромная волна боли прошлась по руке моей, как только она впилась зубами своими в большой мой палец. И боль эта лишь нарастала с каждым касанием тряпки мокрой, что стирала кровь с ран её. Глухими криками заливалась Сестра, а зубы её начинали терзать палец мой. Впиваться в плоть мою. Она делилась со мной своей болью, и я терпел боль эту вместе с ней. Даже если она откусит палец мой — я не оставлю ран этих.
Святая вода помогала мне в этом, стирая кровь с кожи нежной. Раны на спине Сестры моей затянутся вскоре. Долгое очищение тряпками и водою святой не оставит на коже её шрамов новых. Боль, может, и не исчезла, но затупить её удалось мне. Оставались лишь раны на… другой стороне её тела. И этих ран я касаться боялся.
«Это грех… Н-но ради твоего благополучия я готов его… обрести». — словами своими я заставил Сестру Элизу дрогнуть. Может ноги её и были укрыты накидкой, но грудь её укрыть мне никак не удастся. Сестра Элиза сама укрылась руками дроащими, закрыв глаза от стыда и боли. Этим стыдом заливался и я. Я не хотел даже смотреть на неё, но иначе… я не увижу ран свежих. И ран этих, к счастью моему, оказалось не так много.
Я смог очистить её тело и затупить терзающую её боль, не смотря на стыд и позор, накрывший меня тяжёлыми слоями. И когда я вновь спустил её одежды к ногам, скрыв тканью ужасные раны на теле невинном, я услышал лёгкое: «Благо… слови…», вышедшее из уст моей изнеможённой Сестры. Она заботилась обо мне все это время… Настал час и мне позаботиться о Сестре своей. И если это станет последним добрым деянием в моей жизни — так тому и быть.
И вновь часы шли мимо нас. Шли незаметно, то быстро, то медленно. Силы мои то возвращались, то уходили прочь, даже не давая мне понять этого. Холодную клетку освещал лишь тусклый свет лампы, и свет этот не угас даже на мгновение. Из-за этого фонаря… мне казалось, что всё вокруг нас, сокрытое темнотой непроглядной — небо наше тёмное. И только я, да Сестра моя Элиза, отдыхающая на коленях моих, освящены лампой этой. Тело моё вновь было готово погрузиться в сон, если бы не нежный голос Сестры моей:
«Братец…» — произнесла она лёгким шёпотом, взывая ко мне. — «Братец мой любимый… Вновь ты… тратишь на меня с-силы свои… Время своё…»
Пугали меня слова эти. Никогда ещё не приходилось Сестре моей винить меня за помощь возможную. Неужели она винит меня за то, что я делаю для неё?
«Что ты такое говоришь? Это мой долг, моя миссия — заботиться и защищать! Я просто не мог…» —
