– И что же он сказал?
– Он категорически отрицал, что мужчину зовут как-либо иначе, чем Клиэр. Что его супруга по настоянию двух врачей – потому как бедняга был должным образом признан невменяемым – вынуждена была поместить его в лечебницу; в общем, он столь упорно настаивал на своей первоначальной истории, что я счел абсурдным противопоставлять бред психически больного рассказу здорового человека. Кроме того, все, что касалось освидетельствования и помещения Клиэра в лечебницу, было проделано совершенно законно. Двое врачей – с полным на то правом – подтвердили факт его помешательства; а его жена – в то время я полагал миссис Клиэр таковой – дала согласие на его изоляцию от общества.
– И что же заставило вас заподозрить, что дело нечисто? – нетерпеливо спросил Люциан.
– Мой визит и встреча с вами, чтобы, по просьбе Ферручи, подтвердить его алиби, – ответил Джорс. – Мне показалось это странным, и я лишь укрепился в подозрениях, когда немного погодя ко мне наведался детектив по фамилии Линк.
– Но ведь вы с ним не встречались?
– Нет. В то время я был в Италии, но мне доложили о его визите. Во Флоренции из заслуживающего доверия источника я узнал историю женитьбы мистера Рена и о предшествовавшем ему обручении миссис Рен с Ферручи. Я понял, что во всем этом есть какой-то тайный замысел, но не мог понять, каким образом он был осуществлен, если не считать того, что Рен – а в то время я уже начал считать его таковым – был помещен в мою лечебницу под вымышленным именем. По возвращении я намеревался увидеться с вами, но слег с лихорадкой во Флоренции. А теперь, раз уж мы встретились, расскажите мне свою часть этой истории. А потом мы с вами навестим мистера Рена.
Люциану в этом деле требовалась помощь, поэтому он готов был довериться Джорсу. Он рассказал ему все, что знал сам, начиная с того момента, когда встретил Майкла Клиэра, урожденного Марка Рена, представившегося ему Марком Бервином, на Женева-сквер, и заканчивая тем, как в ходе дальнейшего расследования оказался в «Прибежище». Доктор Джорс выслушал его с величайшим вниманием. На его маленьком сморщенном личике блуждала угрюмая улыбка, и он несколько раз покачал головой, когда молодой адвокат закончил свой рассказ.
– Ужасный мир, мистер Дензил, просто ужасный! – проговорил он, вставая. – Идемте со мной, я покажу вам своего пациента.
– Но что вы обо всем этом думаете? – поинтересовался Дензил, которому не терпелось услышать хоть какие-нибудь комментарии.
– Я скажу вам об этом, – ответил Джорс, – после того, как вы выслушаете историю мистера Рена.
Через несколько минут Джорс ввел Люциана в уютную комнату с французскими окнами, выходившими на широкую веранду, откуда открывался замечательный вид на залитую солнцем лужайку с разбитыми на ней цветочными клумбами. На полках вдоль стен теснились книги, на столе лежали газеты и журналы, а подле окна, в удобном кресле, сидел пожилой мужчина с книгой в руках. Завидев входящего в комнату Джорса, он встал и шаркающей походкой направился к нему, на губах его играла старческая блаженная улыбка. Очевидно – и не без причины – бедняга полагал доктора своим лучшим другом.
– Так-так! – радостно обратился к нему Джорс. – Как вы себя чувствуете, мистер Рен?
– Очень хорошо, – негромко отозвался Рен. – А кто это с вами, доктор?
– Мой молодой друг, мистер Рен. Он желает выслушать вашу историю.
– Увы! Увы! – вздохнул Рен, и глаза его наполнились слезами. – Это очень печальная история, сэр.
Отец Дианы оказался пожилым мужчиной среднего роста, с седыми волосами и длинной седой бородой, ниспадавшей ему на грудь. На щеке у него Люциан заметил шрам, о котором говорила Диана, тот самый, по которому его якобы опознали как Рена. Он очень походил на Бервина фигурой и манерами, а вот черты лица отличались разительно хотя бы по тому, что тот был чисто выбрит, тогда как настоящий Рен носил бороду. Глаза у него были тусклыми и жалкими, и Люциан с первого взгляда понял, что Рен отнюдь не борец с несправедливым миром, а жертва мошенников.
– Меня зовут Марк Рен, молодой человек, – сказал он. – Я жил в Бервин-Маноре, в Бате, вместе со своей женой Лидией, но она дурно обращалась со мной, позволив любить себя другому мужчине, и я ушел от нее. О да, сэр, ушел. Я уехал в Солсбери, где был очень счастлив в окружении книг, но увы! Я принимал морф…
– Рен! – строго сказал Джорс, приподняв палец. – Нет!
– Конечно-конечно, – с бледной улыбкой закивал старик, – я имел в виду, что был там очень счастлив. Но синьор Ферручи, злодей с черной душой, – при этих словах лицо его потемнело, – отыскал меня и заставил вернуться вместе с ним в Лондон. Он держал меня там несколько месяцев, а потом привез сюда.
– Держал вас где, мистер Рен? – мягко спросил Люциан.
Старик пустым взглядом уставился на него.
– Не знаю, – тихо ответил он.
– Вы приехали из Бейсуотера, – пришел ему на помощь Джорс.
– Да-да, Бейсуотер! – вскричал Рен, приходя в возбуждение. – Я жил там с женщиной, которую они называли моей женой. Но это была не она! Моя жена блондинка, а у той женщины были темные волосы. Они называли ее Мод Клиэр, а мою жену звали Лидией.
– Миссис Клиэр говорила, что вы приходитесь ей мужем, Майкл?
– Да. Она называла меня Майклом Клиэром и привезла меня к доктору, где и оставила. Но я вовсе не Майкл Клиэр!
Глава XXVI
Жена другого мужчины
Вернувшись к себе, Люциан сел за стол и написал длинное письмо Диане, в котором представил полный отчет о том, как совершенно невероятным образом обнаружил ее отца в лечебнице Джорса, и просил как можно скорее прибыть в Лондон.
Отправляя его по почте – он сделал это в тот же вечер, – молодой адвокат со вздохом подумал, что это отнюдь не любовное послание. Он готов был исписать горы бумаги словами страсти и обожания, пасть к ногам своего божества, повествуя о своей любви, о чаяниях, надеждах и страхах. Да, разумеется, с точки зрения здравого смысла письмо выглядело бы глупым, но оно облегчило бы ему душу и сделало его совершенно счастливым от осознания того, что он любит и любим.
Но вместо того, чтобы написать все это, он оказался связан по рукам и ногам обещанием Диане отчитаться о своих последних находках, которые, хотя и оказались чрезвычайно интересными, несказанно раздражали его тем, что вынуждали
