– Но поэтому нужны акабадоры! Акабадоры восстанавливают баланс! Акабадоры не нужны никому без инсептеров! Без нас Эскритьерра погибнет!
– Да! – заорала Кирова. – Исчезнет вся, как твой никчемный город! И тогда больше не нужно будет восстанавливать никакой баланс!
– Простите… – Леша запнулся. – Вам кажется, что ваш сын погиб из-за инсептеров. Но это не так! Это просто… война.
– Без Эскритьерры не будет никаких войн! Без инсепетров не будет никаких войн! – взвизгнула Кирова. – Будет порядок! Порядок!
– Но какой тогда смысл в акабадорах! – выпалил Леша.
– Ты прав, – Кирова опустила стило. – Смысла никакого. Особенно в некоторых из нас.
Леша шагнул вперед, но всё произошло слишком быстро. Кирова повернулась и вонзила стило в руку Никиты, которой он держался за ограждение. Он вскрикнул и разжал пальцы. Леша увидел, как мелькнуло его перекошенное от ужаса лицо. Анохин соскользнул вниз, замахав руками, как мельница.
Леша вскрикнул, но тут же облегченно выдохнул.
– Тут ключевая зона, – сказал он. – Думаете, Анохин не успеет создать портал? Это же Анохин, он…
– Чтобы создать портал, нужно стило, – Кирова усмехнулась, – а оно у меня!
Она вытащила стило Никиты из кармана пальто и протянула его Леше – просто, как обычную ручку.
Мышкин стоял, боясь вздохнуть. В ушах стучало – и Леша не понимал, то ли это пульсирует кровь, то ли это глухой стук падения.
…Снизу послышался истошный вопль.
– До свидания, Мышкин, – Кирова чиркнула стилом и исчезла в портале. – Мы скоро встретимся еще раз.
* * *Мелькнуло блестящее фойе «Ритца». Леша перемахнул через последнюю ступень лестницы.
Он смутно запомнил, как попал вниз, как пролетел двенадцать этажей, спотыкаясь.
Около Никиты собралась толпа.
«Довели парня до самоубийства!»
«Скорую вызовите, скорую!»
«Врача!»
«Надо же, прямо в центре Москвы!».
«Подполковник Ливанов, отойдите, отойдите!».
Подполковник Ливанов был последним, кого Леша грубо оттолкнул. Анохин лежал навзничь. Глаза были закрыты. Около головы расползалось бордовое пятно.
Леша схватил Никиту за ледяную руку, убрал, перемазавшись в крови, ему прядь со лба.
«Отойдите», – снова попросил подполковник Ливанов.
«Да не трогайте вы его, – послышались голоса. – Брат его наверное».
– Сибирь, – шепнул Леша, не замечая, как слезы жгут обветренные щеки. – Ну чего ты, Сибирь…
– Лешка!
Мышкин резко обернулся. Толпа расступилась. Покачиваясь, словно с похмелья, стоял отец. Синие круги под глазами, испачканное пальто. Борода – длинная, как у священника. Нестриженные волосы закрывают уши.
– Пап, – всхлипнул Леша. – Папа!
Отец бросился к нему, опустился рядом.
– Он умер, папа, – завыл Леша. – Умер!
Отец стиснул Лешу в объятиях, уткнулся ему в макушку.
«Маленький мой, маленький, – приговаривал он. – Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо».
Леша сидел на мерзлом асфальте, сжимая холодную ладонь напарника. Новогодние огни танцевали безумную пляску.
Treinta y cuatro/ Трейнта и куатро
Три дня спустя
В коридоре пахло супом. Леша не знал, откуда пахнет, но этот запах – въедливый, советский – преследовал его третий день.
Мышкин выглянул в окно: на застывший снежный пласт на разлапистой елке и на протоптанную дорожку, по которой устало топала старушка с двумя гвоздиками. От ее спокойного, смиренного взгляда у Леши заныло сердце. Смертью пахло так остро, еще острее, чем поворотным моментом, и Леше казалось, что у смерти запах больничного супа.
Смерть в новогодние каникулы казалась издевательством, насмешкой тех, кто сверху. Так неправильно! Так не должно быть! Люди не должны умирать, когда вся страна отдыхает и веселится! Люди вообще не должны умирать.
– Леш? – отец остановился в конце коридора. – Ты как?
– Нормально, – отмахнулся Леша.
– Не волнуйся, шанс есть, ведь оперировал Соколов, поверь, он лучший, если кто и сможет вытащить Никиту, то это он.
– Спасибо, – Леша опустил голову, – что профессора притащил, что заплатил… за лечение.
Отец ничего не ответил, подошел и сел рядом на шаткий стул. Опустил поседевшую голову на колени.
– Пап? – Леша спросил глухо. – Почему… ты не говорил о маме? Ты… любил ее? Алтасар… Алтасар ее любил. Мне так казалось.
– Я не знаю, – прошептал старший Мышкин. – Не знаю… Может, я любил фантом, которого нет. Может, если бы мы были вместе, то ничего бы не было. Так, рутина. Знаешь.
– А может, – Леша почувствовал, как по щеке катится горячая слеза, – было бы всё хорошо. Может. Что теперь будет с Альто-Фуэго? Команданте Лестер – он умер, да? И все – Хайме, Фелипе, Эстебан? Они тоже умерли?
– Да, – кивнул отец, – глядя на Лешу исподлобья. – Но город еще жив. И теперь это твой город.
– А мама… То есть Елена?
– Она останется в Лимбо, сынок.
– Почему?
– Именно там должны быть самые горькие воспоминания.
Леша не выдержал и заревел. Он оплакивал Лестера, который был незримой нитью между ним и семьей, которой у Леши не было. Оплакивал Елену – почти-маму Маму, которая словно умерла у Леши во второй раз.
– Леш, – отец встал, сжал Лешину ладонь. – Мы всегда были друг у друга – мы вдвоем. Так и будет.
Не мигая Леша смотрел на улицу. Двое мужчин несли траурный венок. Черная ленточка и уродливые искусственные цветы трепыхались на ветру. Леша больше всего на свете хотел быть с отцом – но еще он хотел, чтобы Анохин был жив.
* * *– Алексей? – дверь врачебного кабинета на секунду приоткрылась, и высунулась рука в белом халате. – Вы хотели зайти?
– Да… да. Профессор.
Леша кивнул отцу и зашел в кабинет. Тут запах смерти немножко отпустил. Пахло больницей.
«Это правильно. В больнице должно пахнуть больницей».
Профессор Соколов жестом пригласил Лешу сесть. Из кармана его медицинского халата торчала ручка и грязный носовой платок.
– Говорите как есть, – быстро сказал Леша. – Это потом, маме… Мне как есть.
– Алексей, – профессор сдвинул очки на нос. – Простите, готовьтесь к худшему.
Лешины руки затряслись. Он сжал кулаки.
– Он не умер сразу, – произнес он остервенением. – Не умер. Значит, шанс есть.
Профессор молчал, поглаживая редкую седую бороду. Леша хотел закричать. Неужели всё зря? Неужели зря, что Никита боролся за жизнь и не умирал? Что один из лучших российских хирургов согласился прервать отпуск и вернулся ради них?
Отец оплатил все расходы. Неужели это тоже зря?
«Да сделай же что-нибудь! – зло думал Леша, глядя в водянистые профессорские глаза. – Ты получишь свою годовую зарплату, если вытащишь Никиту! Черт, да ты получишь всё что угодно!» Словно услышав его мысли, Соколов сказал:
– Алексей, я понимаю… Ваш отец и вы… сделали всё. Но он не жилец.
– И что… что делать-то, а? Что делать? – Леша закрыл трясущимися руками лицо. Он боролся со слезами, но не выдержал и расплакался.
– Ему пятнадцать лет! Пятнадцать! Пятнадцать лет, – повторял он.
Соколов протянул грязный носовой платок.
– Нужно прощаться, – сказал он по-отечески. – Если вы хотите сделать что-то еще, когда всё… закончится, перевезите Никиту в Ноябрьск. Его семья будет вам благодарна.
– Он еще не умер, профессор, – шикнул Леша и покинул кабинет.
Размашистым шагом он пересек коридор и снова уставился
