– Они настояли на подобной формулировке, – сказал немного расстроенный Генрих Анне, когда приехал к ней в Уайтхолл в тот же вечер. – Все слегка выходили из себя, пока мы вели переговоры. Но дело сделано, дорогая. Отныне Английская церковь больше не признает папу, или епископа Рима, – я распорядился, чтобы отныне его называли так и только так. Он не будет пользоваться верноподданством моих епископов и не имеет никакой духовной власти в Англии.

У Анны от радости закружилась голова. На такое она даже не надеялась. Она сознавала: ни один английский король никогда не решался на столь рискованное предприятие. Ее уважение к Генриху резко возросло. Он продемонстрировал отменную храбрость, взявшись за дело, которое по сути своей являлось революцией. Англия тысячу лет подчинялась Риму, и теперь извечный порядок будет опрокинут. Перспектива вырисовывалась великолепная, хотя и пугающая. Предугадать последствия было трудно.

– Вместе, Анна, мы выстроим новую Церковь! – торжественно произнес Генрих, и глаза его засияли. В этот момент она любила его, любила по-настоящему.

Парламент, не теряя времени, одобрил новый статус короля, и грандиозная новость была провозглашена по всей Англии. Подданным Генриха сообщили, что их суверен теперь фактически король и папа в своей стране, имеющий полномочия следить за материальным и духовным благополучием народа.

Анна пришла в полный восторг, когда о том же объявили при дворе. Она у всех на глазах обняла Генриха.

– У меня такое чувство, словно я обрела рай! – воскликнула счастливая Анна, потом поймала на себе враждебный взгляд Шапуи и вызывающе улыбнулась.

Отец и Джордж были в экстазе. И когда во время состоявшегося позднее приема уважаемый Джон Фишер, епископ Рочестера, стал утверждать, что главенство короля над Церковью Англии противно Божественному закону, кровь в груди сэра Томаса вскипела.

– Епископ, я могу доказать вам, вооружившись авторитетом Писания, что Господь, покидая этот мир, не оставил на земле преемника, или викария, – заявил он.

– А кто же тогда сказал Его ученику: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата Ада не одолеют ее»?[25] – возразил старик.

– Давайте сегодня не будем спорить, – вмешался король. – Посмотрите, милорд епископ, большинство дворян присоединились к моему торжеству и немалое число ваших братьев-священников тоже. Пойдемте, милорд Уилтшир, выпейте со мной. – Генрих и Анна оставили Фишера размышлять над сказанным и присоединились к Кромвелю.

– Моего канцлера здесь нет. – Генрих тщетно озирался по сторонам. – Я надеялся увидеть его.

– Томас Мор не одобрит этого, – заметил Кромвель. – У него, вероятно, возникло расстройство желудка.

Но тут появился Мор. Он торопливо вошел в приемный зал со стопкой бумаг под мышкой. Лицо Генриха озарилось радостью и облегчением.

– Томас! – воскликнул он и обнял Мора, который даже не успел поклониться.

– Жажду получить прощение у вашей милости. Меня задержали в канцелярии, а потом пришлось дожидаться барки в Вестминстере. – Мор любезно улыбался, но взгляд у него был настороженный.

К ним подошел Норфолк.

– Клянусь святой мессой, мастер Мор, я и не надеялся увидеть вас здесь! – воскликнул он и ударил канцлера по плечу. Они были давними друзьями.

– Я верный слуга короля, – сказал Мор. – Мое место здесь.

– А что думает ваше лордство о новом титуле его милости? – с вызовом спросил Кромвель у Норфолка.

Генрих уперся взглядом в дядю своей возлюбленной, и Анна тревожно втянула ноздрями воздух. Норфолк, как и все Говарды ревностный католик, был противником реформ.

– Не спрашивайте меня! – фыркнул герцог. – Пусть это дело решают те, у кого есть мозги в голове, как у его милости.

– Вот слова истинного англичанина! – засмеялся Генрих. – Надеюсь, все мои подданные окажутся столь же мудрыми, как вы, милорд. И не будут походить на этого дурака Фишера. – Он повернулся к Анне, ее отцу и Кромвелю, оставив Норфолка и Мора беседовать друг с другом. – Его нужно остановить, – понизив голос, сказал король.

– Я переговорю с ним потихоньку, – обещал Кромвель.

– Этот доходяга-епископ был чертовски груб со мной, – встрял Томас Болейн.

– Он может быть опасным противником, – предупредила Анна. – Люди уважают его как великого теолога. Не забывайте, он бесстрашно защищал королеву, не получая от этого никаких выгод.

– Он продолжает писать книги в ее защиту, – недовольно буркнул Генрих. – Сторонники Екатерины считают его святым. Моя бабушка тоже так полагала, он был ее духовником. Но под внешностью святого – стальная воля. Кромвель, сделайте так, чтобы он держал рот на замке.

Фишер был только одним из несогласных.

– Но таких может набраться легион, – горячо сказала Анна Джорджу, когда на следующее утро они, несмотря на февральский ветер, осмелились выйти прогуляться в сад.

– Вчера вечером, уже после того, как король пытался утихомирить епископа, тот излагал свои взгляды всякому, кто готов был его слушать, – поделился с сестрой Джордж. – Распространял крамолу, не меньше. И некоторые внимали ему, особенно те, кто симпатизирует королеве.

– Его надо заставить умолкнуть! – воскликнула Анна. – Никому не дозволено бросать вызов владычеству короля. Я поговорю с его милостью.

– Теперь он может лишить епископа сана, – напомнил ей Джордж.

Да, она поговорит с Генрихом.

Лицо короля было мрачным.

– Кто-то пытался отравить епископа Фишера, – сказал он Анне однажды вечером после заседания совета. – Мы арестовали виновного, негодяя по имени Ричард Роуз, повара епископа. Он добавил какой-то порошок, который ему дали, в овсянку, приготовленную для милорда, его гостей и слуг. Двое из них умерли, семнадцать тяжело больны. Невозможно поверить, что человек способен совершить такое. Отравление – это страшное преступление, и оно заслуживает жестокого наказания. – Губы короля надменно изогнулись от возмущения.

– А епископ Фишер? Он пострадал? – спросила Анна.

Да простит ее Бог, но она подумала, что было бы очень кстати, если бы святой прелат оказался прикованным к постели и замолчал на некоторое время.

– Нет, благодарение Господу. Он как раз решил поститься. Однако нет сомнения в том, что яд предназначался ему. Роуз сначала сказал, мол, считал эти порошки слабительным и добавил их шутки ради, но потом переменил показания и стал утверждать, что ему дали отраву, заверив, что большого вреда не будет: ну, может, кого-то стошнит, не больше. Но он не раскрыл, кто ему такое сказал.

Анна похолодела. «Теперь все свалят на меня! Епископ – известный противник развода короля. Люди станут говорить, будто я пыталась убить его».

– Вы надавили на Роуза, чтобы тот назвал имя передавшего порошок? – вслух спросила она.

– Да, его допрашивали. И сегодня снова подвергнут испытанию, на этот раз более суровому. – Глаза Генриха сузились. – Думаю, он заговорит.

Генрих ушел на заседание совета, и Анна поспешила поделиться своими опасениями с Джорджем. Он слушал ее со все возрастающим гневом.

– Роуза снова допрашивают, пока мы тут разговариваем, – сообщила Анна брату. – До сих пор он брал всю вину на себя.

– А если он говорит правду? Он мог сам купить эти порошки,